Танго Агарта. Книга первая - Валерий Николаевич Ковалев

– Может и так, – пожал плечами кок и продолжил дальше.

– Потом, держа над собой звезду, мы направляемся вдоль заснеженной улицы к хате деда Левки, а затем к другой родне и скоро едва передвигаемся от тяжести напиханных в торбочки гостинцев.

   Договариваемся оттащить все по домам, а затем двинуть к соседям и на дальние улицы. Тем паче, что сестричка устала и ей пора спать.

   Дальнейшее путешествие продолжаем вчетвером – к нам пристает соседский Женька. Там и сям по улицам села снуют группы колядующих детей и подростков. Окна всех хат мерцают теплым светом, да и ночь на диво звездная, с ярко блестящим в небе месяцем.

– Как в том рассказе, что Гоголь написал, а Тарас Юрьевич? наклонился к мичману сидящий рядом интендант.

– Вроде того, – согласился Хлебойко и стал плести нить дальнейшего повествования.

– Мы, значится, торопимся, вот-вот по селу пойдут куролесить парубки и дивчата. Некоторые из них уже маячат в темных переулках, у сельсовета и церкви. Оттуда доносятся веселый смех, переборы гармошек и звон бубнов.

   В отличие от нас, взрослые кутью не носят. Карманы парубков и рукавички девчат доверху набиты отборным зерном. Посевают в хатах они по настоящему, так что потом хозяйским курам на день хватает. Колядки с щедровками поют тоже здорово – с разными смешными присказками. И подают им радушные хозяева не конфеты и пряники, а кольца домашних колбас, оковалки сала, а то и целую смаженую курицу или утку. Ну и по стопке наливают. Хлопцам горилки, девчатам сладкой наливки или вина.

– Да, попасть бы в такую компанию, – мечтательно переглянулись многие. – Тут тебе и девчата, и колбаса и чарка.

   Попасться такой компании на пути, себе дороже, – назидательно сказал кок. – Парни тут же поймают и, дурачась, заставят бороться и вываляют в снегу, а девчата полезут обниматься и звать в женихи. Хотя не все. Меня, к примеру, хуторская Ленка Панкова, за которой приударяли многие парубки, помнится не дала в обиду – отняла, жарко чмокнула в щеку, да еще угостила целой жменей духовитого подсолнуха.

– Ну и Юрьевич, молодца! – весело загоготали подводники. – Так ты уже в детстве приударял за прекрасным полом?

– А под утро по селу пойдут с песнями ряженые, – не обращая на них внимания, продолжил мичман. – С гармониями, бубнами, в кожухах, и свитках. Это совсем уже взрослые мужики и бабы. И обязательно с песнями. Старыми, как мир. Теми, что пели их отцы и деды.

   А потом, сделав последние визиты и проводив домой братов, мы с Женькой, сидим на лавке под старым явором. Хрустим пахнущими сеном яблоками, которыми нас щедро одарил в своей хате пасечник дед Высочин и слушаем набирающую силу рождественскую ночь. Малые, а понимаем, какая-то она особенная, не такая как все, – вскинул на слушателей глаза Хлебойко.

  Прошли годы, – снова вздохнул он. – Давно на старом кладбище за Донцом спит почти вся моя родня, которую я уж и не припомню, когда видал в последний раз.

  Но, знаете хлопцы, порою по ночам, откуда-то издалека, из светлого детства, мне чудится тоненький голосок сестрички.

 « Щедрый вечер, добрый вечер, добрым людям, на здоровье». Такие вот значит дела, – завершил свой рассказ Хлебойко, и в кают-компании наступила тягостная тишина.

– Да, Тарас Юрьевич, совсем ты ребят в уныние привел своими воспоминаниями, – сказал через минуту старший лейтенант Коньков. – А вот теперь послушайте кое-что повеселей.

– Давай старлей повеселей, – раздались сразу несколько голосов. – Это мы любим.

– Значит так, – принял глубокомысленный вид Коньков. – После окончания Калининградского высшего военно-морского училища меня, как молодого и перспективного лейтенанта, распределили на Краснознаменный Северный флот.

Флотские кадровики в Североморске усилили эту перспективу и определили место службы – гарнизон Западная Лица, 1-я флотилия ДПЛ*. Выезжать немедленно, с первой оказией. Тебя, мол, там уже командующий заждался.

– Есть! – лихо козыряю, сгребаю свои манатки и топаю в порт, ловить эту самую оказию.

   Да не тут-то было. На Кольской земле объявили штормовое предупреждение "ветер раз", и все плавающее по заливу и ползущее по серпантину сопок, попряталось в укромные места. Шторм бушевал двое суток и к месту службы я добрался на каком-то буксире поздним вечером третьего дня.

   Выяснив у бдящего на пирсе морского патруля место расположения штаба флотилии, я споро двинулся к нему и через полчаса бодро карабкался по крутому трапу на борт плавказармы финской постройки, где располагался этот самый штаб.

   Дежурный по соединению – хмурый капитан 2 ранга не особенно обрадовался появлению молодого дарования, долго изучал представленные мною документы, а потом заявил, – а вы мол, еще позже не могли явиться? Ведь уже второй час ночи, штаб отдыхает.

– Никак нет, товарищ капитан 2 ранга! – чеканю я, – залив был закрыт.

– Знаю, – бурчит тот, – значится так. Переночуете здесь, в каюте одного из офицеров, а утром, после подъема флага, представитесь адмиралу. И давит кнопку на пульте.

   Вслед за этим в дверном проеме возникает фигура сонного старшины, и капдва приказывает проводить меня в каюту к какому-то Орлову.

     Тот козыряет, берет переданный ему ключ и приглашает меня следовать за собой.

   Мы выходим из помещения дежурного, спускаемся палубой ниже и, поблуждав по бесконечным переходам и коридорам, останавливаемся у двери каюты под № 312.

   Старшина осторожно стучит в дверь и, не дождавшись ответа, открывает ее полученным у дежурного ключом.

– Прошу вас, товарищ лейтенант, отдыхайте.

   Захожу. Каюта двухместная и по сравнению с теми, в которых на курсантских практиках мне приходилось обитать – роскошная. Что-то вроде мягкого купе в поезде, но значительно просторнее, со стильным платяным шкафом, книжной полкой, шторками над койками и фаянсовым умывальником.

– Да, каюты на таких коробках шикарные, – солидно сказал штурман. – Не то, что на наших отечественных плавбазах.

– Ну и вот, – продолжил Коньков. – Я, значит, отпускаю старшину, снимаю плащ с фуражкой и открываю дверцу платяного шкафа. Там парадная форма капитана 3 ранга, а рядом потертая шинель и китель с погонами старшего лейтенанта.

   Интересно, думаю, кто же мой случайный сосед – каптри или всего лишь старлей?

   Тем более, что традиционных в таких случаях снимков хозяина и его "боевой подруги" в каюте нету.

   Да и сама она при ближайшем рассмотрении показалась нежилой: книги и журналы на полке отсутствовали, туалетные принадлежности, за исключением казенного полотенца и жалкого обмылка тоже, графин для воды пуст.

   Когда же, чтоб определить, какая койка в каюте свободна, я поочередно выдвинул находившиеся