На южном фронте без перемен - Павел Яковенко

Моя радость длилась недолго.

Сознание мгновенно прыгнуло мне в голову, когда дверца распахнулась, и кто-то энергично затряс меня за плечо. С мукой я открыл глаза. Ага! Капитан Донецков.

— Разворачиваемся к бою. Давай вылазь-ка. Где ваша батарея?

Я тяжело выбрался наружу. Из тепла и сна — да опять на мороз! Меня заколотило. Я хотел, но не мог заставить свои зубы не выбивать яростную дробь. Не мог, и все тут!

Сфокусировав мутные ото сна глаза, я разглядел Рустама. Тот уже пытался навести элементы организации в хаотичное движение личного состава, надрывая голос на ледяном ветру. Машины расползались в разные стороны: куда? зачем? По крайней мере, было ясно, что наша батарея разворачивается основным направлением перпендикулярно шоссе.

Какая-то неприятная мысль сверлила мне голову: «Что-то очень неприятное… Не могу вспомнить…».

Ах, да! Ну как же! Я вспомнил: стволы орудий не прочищены.

Когда наш дивизион формировался, все что нам передали — это автотехнику и пушки. ЗиПов не было. Не знаю почему — но не было. Еще сегодня утром говорили, что все недостающее мы получим у первого дивизиона. Но он укатил намного раньше нас, и мы так и не встретились.

А стволы-то у орудий не прочищены! Стрелять из них нельзя! Что теперь делать? Где искать банники?

Впрочем, я зря волновался. Донецков словно подслушал мои мысли и хмуро сказал:

— Беги к нашей батарее — вон там, видишь? И принеси банник — будем чистить ваше имущество. Позорище!

Я молча «проглотил» «позорище», (да я-то при чем: это промах командира дивизиона, а не мой), и зашагал в указанном направлении.

Снег был неглубоким, и под ногами у меня хрустела сухая трава. Ветер стих, и на небе сверкали звезды. Они горели так ярко, так фантастично, что у меня на миг поднялось настроение. Все показалось не таким уж безнадежным и бессмысленным.

Дошагав до «Уралов» первого дивизиона, я принялся высматривать знакомых. Почти сразу на глаза мне попался капитан Куценко. Он уже кого-то пинал ногами. Конечно, в такой момент обращаться к нему было не совсем уместно, но другого выхода я не видел.

— Товарищ капитан! — закричал я, пытаясь перекричать вопли солдата, подвергавшегося экзекуции.

Куценко оглянулся:

— А, это ты, Паша… Чего тебе? Банник? Ну, пойдем.

Куценко пошел вдоль позиции, я почтительно держался за ним слегка поодаль.

Капитан подошел к орудию:

— Эй, папуас, (Куценко определенный период своей военной карьеры провел на Кубе), сними банник.

Пока «папуас» кряхтел и матюгался, я бессмысленно смотрел на горящую фару «Урала». Странно, но почему-то от этого мне казалось теплее.

Куценко вручил мне инструмент, похлопал по плечу, и ушел по своим делам — вполне возможно, пинать ногами кого-то еще.

Я оглянулся. Светлело. Уже можно было различить, как и наш дивизион начал окапываться. Надо было спешить. Кто его знает, может быть через полчаса — час огонь придется открывать, а у нас стволы не чищены. Эта мысль заставила меня двинуться рысью.

Банник я вручил Рустаму. Мы оба облегченно вздохнули. Я — от того, что успешно выполнил миссию. Он — от того, что получил, наконец, банник.

Рустам немедленно закричал:

— Командиры орудий! Ко мне!

Когда они таки собрались, он в краткой, но емкой форме объяснил им, что нужно делать с этим орудием труда и что ждет их в случае игнорирования приказа.

Затем он обратил внимание на меня, и довольно дружески сказал:

— Паша, иди на наш правый фланг. Там твои два орудия, проследи, чтобы все было в порядке. Ладно?

Ну, конечно, что я — могу отказаться, что ли? Я повернулся и отправился в свою зону ответственности.

Еще издали было слышно, как рычит на своих подчиненных сержант Волков. Сам же он ссутулился как прирожденный горбун и запрятал руки в шинелях. Бойцы долбили мерзлую землю большими саперными лопатами.