Вечерний день - Михаил Климман

Платонов вышел из машины, расплатился с шофером и аккуратно, пытаясь не попасть ногой на лед, отправился домой. С товаром он никогда, если позволяли объем и вес, не подъ­езжал прямо к подъезду. А объем и вес обычно позволяли - Владимир Павлович старался не работать с громоздкими и тяжелыми предметами.

Шкатулка, правда, оказалась довольно увесистой и неприятно била по ноге. Да книжку еще эту - «Код да Винчи» - он зачем-то прихватил с собой. Глупость какая-то - лишний килограмм оттягивает руку, а вместе со шкатулкой почти отрывают плечо. Захотелось ста­рому дураку почитать модный бестселлер. А если еще и лифт с утра так и не работает, то топать на восьмой этаж сталинского дома с высокими потолками - удовольствие ниже сред­него.

Подъезд уже был виден как на ладони, когда пролетавший мимо джип обдал Плато­нова фонтаном той гадостной смеси, в которую превращают снег на дороге выхлопные газы, химические реагенты и колеса автомобилей. Владимир Павлович успел зажмуриться, чем и спас глаза, чертыхнулся и, болезненно поморщившись, вытер лицо рукавом пальто.

В таком привычном способе - приезжая домой, выходить несколько раньше, а не у своего подъезда - были свои плюсы и минусы. Минусы были налицо, точнее, на лице, а плюсы... Платонов надеялся, что никто из его соседей так ничего и не знает про его увле­чения и страсти. В квартиру он никого не впускал, да никто особенно и не просился, так только, могли зайти спросить соли или спичек, которые у Владимира Павловича всегда были, и он их всегда давал. А по подъезду и лестничной площадке он ничего крупного не носил. Небольшие свертки - вроде дед из магазина пришел, купил себе кефиру или хлеба, на край­ний случай веревку с мылом.

Последнее время и эти походы за спичками прекратились. Квартира напротив стояла пустая уже несколько месяцев - хозяйка, жившая с дочерью то ли в Варшаве, то ли в Кракове, перестала ее сдавать приезжим и выставила на продажу. Где-то раз в две-три недели Плато­нов видел незнакомых людей, входящих и выходящих из этой квартиры, которых сопрово­ждал обычно вертлявый человек лет сорока, наверное, представитель фирмы-риелтора.

Было понятно, что скоро его уединению наступит конец - квартира, хоть и одноком­натная и на последнем этаже, но с большой кухней, в хорошем доме и на тихой улице в цен­тре, долго стоять непроданной не могла. А жаль.

Правильней всего было, конечно, купить эту однушку самому, чтобы никто и никогда не мешал, но, с одной стороны, метража у Владимира Павловича хватало с избытком, а с той же стороны, демонстрировать кому-нибудь, что у него есть «такие» деньги, было нельзя.

Он кивнул сидящей в будке консьержке киргизке и прошел к лифту. Многие во дворе возмущались, что все дворники, консьержи и уборщицы в подъездах теперь были гастар- байтерами, но Платонова это нисколько не волновало - каждый выживает, как может. Ведь не от хорошей жизни эти дети южных краев потянулись в страшно холодную для них сто­лицу. Главное: дело делают и гораздо лучше, чем когда эти «должности» занимали местные алкаши. Теперь хоть по двору пройти можно.

Давай я твой пальто почищу, - услышал он за спиной резкий голос с неприятным акцентом.

Что? - не понял Платонов.

Пальто дай. Чистить буду, - повторила жительница южных краев.

Нет, спасибо, - Владимир Павлович отвернулся к лифту.

Как знаешь, - совсем по-русски ответила женщина и закрыла свою каморку.

Платонов знал, что за чистку придется платить какие-нибудь смешные деньги, рублей

двадцать - тридцать, но делать этого было нельзя. Пенсионер, подрабатывающий в цирке гардеробщиком, не мог быть мотом.

Дверь лифта с гулким стуком захлопнулась, и Платонов медленно поплыл на свой чер­дак. Его квартира и пустующая однушка располагались в некоем подобии башни, возвыша­ющейся над основным корпусом, что придавало дому почти романтический вид. Парную к ней башню занимала мастерская художника. Владимир Павлович иногда наблюдал его за работой, но сам задергивать занавески с этой стороны никогда не забывал.

Он вошел в прихожую, положил сумку со шкатулкой и приобретенными сегодня пред­метами на подзеркальный столик и снял зимние ботинки. Поставил их на отдельный коврик, чтобы стекла вода, потом снял пальто и внимательно рассмотрел его. Все оказалось не так уж и страшно - щетка, горячая вода и пятнадцать минут работы привели добротную ткань в достаточно приличное состояние. Сохнуть будет, наверное, целый день, но завтра Платонов собирался выходить на работу только вечером.

Он развернул шкатулку, поставил ее посреди большого стола в центре комнаты и отпра­вился на кухню. Винегрет, отварная рыба и бездрожжевой хлеб были куплены еще вчера. Из еды Владимир Павлович мог позволить себе все, что угодно: от консервированных фран­цузских паштетов до простой черной икры, никто все равно не видит, что он несет домой из магазина. Но три российских богатыря - холецистит, гастрит и геморрой диктовали свои условия, и Платонов давно перестал с ними спорить.

Он прошел к серванту, достал бутылку «Мартеля», большой стеклянный бокал и пачку сигарет (сегодня по поводу столь значительной покупки он решил гульнуть) и отнес все это на стол. Вернулся на кухню за тарелкой, вилкой и салфетками.

Все это время, двигаясь по квартире, Владимир Павлович постоянно посматривал на шкатулку (про себя он называл ее «ларцом») и почти разговаривал с ней. Слов не было слышно, но выражение лица постоянно менялось, глаза смотрели то вопросительно, то вос­хищенно, а один раз он даже показал неведомо кому язык.

Наконец с сервировкой было покончено, Платонов сел за стол, автоматически включил телевизор, также автоматически убрал почти до нуля звук и приступил к трапезе.

Он жевал безвкусный винегрет, в его годы туда клали или соленый огурец, или кваше­ную капусту, которые придавали этому скучному блюду некоторую пикантность, а сегодня, видимо, об этой «величайшей кулинарной тайне» никто не знал. Владимир Павлович мог, конечно, поделиться с молодежью, но сильно сомневался, что кто-нибудь его послушает.

Покончив с белого цвета жвачкой, которая все-таки имела рыбный привкус, Платонов пересел в кресло и плеснул себе коньяку. Закурил, пригубил из бокала, положил длинные ноги на стул и опять посмотрел на ларец.