Игры. Нерассказанное - Дженнифер Линн Барнс

Дженнифер Линн Барнс

Игры. Нерассказанное

Посвящается Рэйчел

Той ночью в Праге

И ничто вокруг не было бесконечным, кроме нас с Джеймсоном

Следующим утром

Я не привыкла за него волноваться. Переживать за Джеймсона Винчестера Хоторна так же бессмысленно, как спорить с ветром. Волноваться за Хоторна, который славится любовью к хейл мэри[1], плохо просчитанным рискам и прогулкам у самого края пропасти, – то же самое, что орать на ураган. Я это хорошо понимала.

Как бы широка ни была эта самая пропасть, Джеймсон всегда ухитрялся ее перепрыгнуть.

– Эйвери? – позвал меня Орен, глава моей службы охраны, заодно будто бы предупреждая о своем появлении. Впрочем, это была пустая формальность: я и так знала, что он всегда где-то рядом. – Скоро рассвет. Могу еще раз отправить своих ребят в обход и…

– Не надо, – тихо возразила я. Трудно было избавиться от ощущения, что Джеймсон не хочет, чтобы я его искала. Это никакие не прятки. И не «Поймай меня, если сможешь».

Интуиция уверенно твердила – здесь дело… в другом.

– Прошло уже четырнадцать часов, – напомнил Орен выдержанным, сухим тоном военного, который всегда готов к худшему. – Он исчез без предупреждения. Не оставил следов. Пропал мгновенно. Попахивает криминалом. Это необходимо проверить.

Таковы уж были его обязанности – прорабатывать самые гнусные и страшные сценарии. Как-никак я – наследница Хоторнов. Джеймсон – один из Хоторнов. Мы привлекали внимание, а нередко и потоки угроз. Но мой внутренний голос все повторял одну и ту же мысль, которая пришла мне на ум сразу же, как только я узнала, что Джеймсон пропал. Это можно было предвидеть.

Последние дни в Джеймсоне накапливалась какая-то мощная, разрушительная энергия – он весь был точно наэлектризован. Тайна. В моей голове стремительно пронеслись воспоминания – кадры событий, произошедших после моего приезда в Прагу.

Шпиль.

Нож.

Часы.

Ключ.

Хоторн, что ты задумал? Что за тайну ты прячешь? Расскажи!

– Выждем еще час, – сказала я Орену. – Если Джеймсон не появится, отправляйте своих людей.

Когда стало понятно, что мой телохранитель – а по совместительству порой и отец – не собирается со мной спорить, я отправилась в прихожую нашего шикарного номера. Королевского номера. Опустилась там на стул, обитый красно-черным бархатом, и впилась взглядом в стену – точнее, в очередную загадку, которую уже в сотый раз пыталась разгадать.

На меня смотрела золотистая фреска в декадентском стиле.

Джеймсон, где же ты? Что я упускаю?

Я нашла на стене тщательно замаскированные швы. Потайная дверь! Она мгновенно напомнила о том, что этим отелем когда-то владел почивший дед Джеймсона, Тобиас Хоторн, большой фанат изощренных загадок, а королевский номер был создан по его чертежам.

«Ловушка за ловушкой, – подумала я. – Загадка за загадкой». Это были чуть ли не первые слова, которые я услышала от Джеймсона в те дни, когда он пытался совладать с отчаянием и все искал себе загадки посложнее, лишь бы ни о чем и ни о ком больше не думать.

Когда шел на риск отчасти потому, что жаждал боли.

Я сидела, смотрела на стену и потайную дверь и все твердила себе, что тот прежний Джеймсон имеет мало общего с тем Джеймсоном Хоторном, который накануне нежно убрал пряди волос с моего лица так, что они полукругом рассыпались по матрасу.

Мой Джеймсон по-прежнему не боялся рисковать – но всегда возвращался.

Да, переживать о Джеймсоне Хоторне бессмысленно. Но все же…

Я молила, чтобы потайная дверь отворилась. Чтобы из-за нее показался Джеймсон.

И наконец – на исходе отведенного мне часа – мои мольбы были услышаны. Дверь открылась. На пороге стоял он – Джеймсон Винчестер Хоторн.

Первым, что бросилось мне в глаза, когда он вышел на свет, была кровь.

Глава 1

Три дня назад…

Изображение на открытке, которую я держала в руке, полностью совпадало с видом из иллюминатора. Прага на рассвете. На фоне золотистого неба, подернутого дымкой тумана, темнели очертания многовековой истории, а края грозных туч над домами уже окрасились алым.

Джеймсон отправил мне эту открытку точно в напоминание о своем дяде, который когда-то слал открытки моей матери. Стоило заметить эту параллель, и я тут же задумалась, а что бы сказала мама, увидь она меня сейчас посреди частного джета и с внушительной стопкой документов, которые мне пришлось просмотреть в полете. У меня и самой по-прежнему иногда дух захватывало, стоило только вспомнить, что это не сон, а реальность.

Прага на рассвете. Мы с мамой часто говорили, как здорово было бы объездить весь мир. Это была единственная мечта, которую я не перечеркнула после маминой смерти, но в пятнадцать, шестнадцать и семнадцать я не позволяла себе надолго уходить в мир грез. Не позволяла желать путешествий – и не только их, а чего угодно! – всей душой.

А теперь… Я провела подушечкой большого пальца по краю открытки. Теперь я мечтала не просто увидеть, а покорить весь мир. И уже ничего не могло меня остановить.

– Когда-нибудь ты ко всему этому привыкнешь, – заметила девушка, сидящая напротив в салоне моего частного джета, и положила на столик между нами три журнала. С обложки каждого из них смотрело мое лицо.

– Нет, – коротко возразила я Алисе. – Не привыкну. – Я не могла прочесть ни одной надписи на обложках. И сомневалась даже, что верно определю язык в двух случаях из трех.

– Тебя там окрестили «святой Эйвери», – сообщила Алиса и вскинула бровь. – А как Джеймсона назвали, знаешь?

Алиса Ортега была юристом – моим личным и нашего фонда, – но блестяще разбиралась не только в юридических тонкостях. Если положение срочно нужно было спасать, она приходила на помощь. В этом смысле наши роли были четко очерчены: я – юная филантропка, наследница миллиардного состояния. Она – тушит пожары.

А Джеймсон Хоторн подливает бензина в огонь.

– Угадай, как они назвали Джеймсона, – упрямилась Алиса, пока самолет шел на посадку.

Я прекрасно понимала, к чему она клонит, вот только я отнюдь не была святой, а Джеймсон – чертенком, строящим мне козни. Мы, скорее, были двумя сторонами одной медали.

– Даже не знаю, может, «Не останавливайся»? – с серьезным видом уточнила я.

Алиса озадаченно сдвинула брови безупречной формы.

– А, пардон, – все тем