Мираж золотых рудников - Анна Князева

– Вкуснейшая штука – копченый хариус, – сказал Сергей Дуло и приподнял крышку коптильни. – На ольховой стружке…

– Рано. – Филиппов встал с ящика, на котором сидел у костра. – Еще десять минут. А пока идем к реке, руки помоем.

Они спустились к берегу, возле которого на приколе стояли моторные лодки и катера.

Сергей Дуло встал у воды, вдохнул свежий речной воздух и оглядел распахнутую даль, куда уходил Енисей.

– Хорошо…

Филиппов скинул ботики, зашел по колено в воду, вымыл руки и, фыркая, с удовольствием плеснул в загорелое лицо.

– Не холодно? – поинтересовался Сергей.

– Нисколько.

– Да ты, Иван Макарович, совсем очалдонился^[2], – Сергей усмехнулся и склонился к воде, чтобы умыться. – Двух лет не прошло, как перевелся, а уже река, катер, рыбалка. Про Питер не вспоминаешь?^[3]

– Как не вспоминать… Вспоминаю. – Филиппов утерся краем футболки. – Только ведь я – речной человек. Мне реку подавай, да пошире. Родился в поселке Каменка Вичугского района Ивановской области. В том самом месте река Сунжа в Волгу впадает.

– Значит, волгарь… Сколько лет тебя знаю, про это слышу впервые.

– Мы об этом не говорили. Общались на служебные темы. В Александров я приехал уже после армии.

– Да… Хорошие были времена.

– Времена как времена. Хотя, – Филиппов задрал голову и прищурился на солнце, – распятая мумия из подвала Бекешевых долго мне снилась^[4].

– Есть о чем вспомнить. – Сергей сдержанно кивнул. – Как тебе здесь?

– В смысле – работается?

– Ты меня понял.

– Город небольшой. Население – семьдесят пять тысяч, включая стариков и младенцев.

– Я не о том. Что за коллектив? Как приняли?

Филиппов не ответил, из чего стало ясно: с работой у него не заладилось.

Сергей снова спросил:

– Привык или как?

– Или как…

– Значит, долго здесь не задержишься.

Иван Макарович вышел на берег, поднял ботинки.

– Идем. Рыба уже готова.

Они поднялись на горку, к дощатому боксу, где Филиппов держал мотор от своей лодки. Там у двери стоял железный ящик на ножках, накрытый погнутой крышкой. Под ним теплился затухающий костерок. Иван Макарович снял крышку и с улыбкой прищурился.

– Чуешь, какой запах?

Сергей расплылся в улыбке:

– Чую!

Филиппов застелил дощатый ящик газетой и, обжигаясь, перекидал на него маслянистых, черно-золотых хариусов. Потом принес из хибары хлеб, наломал его большими кусками и указал глазами на круглую чурку:

– Садись!

Копченую рыбу ели молча, с аппетитом, золотистая кожа хрустко лопалась на зубах.

– Значит, надолго здесь не задержишься? – Сергей повторил свой вопрос, и Филиппов неожиданно просто ответил:

– Давно бы уехал.

– Что тебя держит?

– Стыд.

Сергей отбросил рыбий хребет и вытер клочком газеты жирные пальцы.

– Не улавливаю связи.

– Сам посуди – взрослый вроде мужик. За плечами десять лет оперативной работы, десять лет в следственном управлении. А здесь – все как будто впервые. Куда ни сунься – засада.

– Имеется в виду конкретная личность или это общий настрой?

– И то, и другое, – хмуро ответил Филиппов. – Изгоем себя чувствую. Чужаком.

– Чувствуешь или тебе конкретно дают понять?

– Город, как я говорил, небольшой. Повсюду кумовство и знакомства. Втягивают в эту трясину постепенно: сначала вежливая просьба, потом звонок уважаемого человека или пожелание мэра.

– Я тебя знаю, с тобой такое не проходит, – сказал Сергей.

– В том-то и дело. – Иван Макарович душевно выругался: – Черт бы их всех побрал!