Странная история дочери алхимика - Теодора Госс

Мэри Джекилл смотрела в открытую могилу, куда опускали гроб ее матери.

“Я есмь воскресение и жизнь, говорит Господь”.

Снова начался дождь. Вернее, не дождь, а пробирающая до костей слякотная морось, означавшая лондонскую весну.

– Раскройте зонтик, моя милая, иначе промокнете, – сказала миссис Пул.

Мэри послушно раскрыла зонтик, хотя ей было все равно, промокнет она или нет. Вот они все стоят, собравшись вокруг прямоугольной ямы в земле серого кладбища Сент-Мэрилебон. Преподобный Уиттейкер читает молитвы по требнику. Сиделка Адамс выглядит мрачно – а разве когда-либо было иначе? Кухарка вытирает нос платочком. Энид, горничная, всхлипывает, уткнувшись Джозефу в плечо. Той частью разума, которая отвечала за оплату счетов и обсуждение хозяйства с миссис Пул, Мэри подумала, что надо бы поговорить с Энид – не слишком ли вольно та ведет себя с лакеем? Элис, судомойка, держится за руку миссис Пул. Сама экономка стоит с бледным и торжественным лицом – впрочем, опять-таки, это ее обычное выражение.

«Блаженны усопшие во Господе, ибо, говорит Дух, обретут они отдых от трудов своих».

На дне прямоугольной ямы стоял гроб, а в гробу лежала ее мать, одетая в голубое шелковое платье – свадебное, подобранное некогда под цвет ее глаз, теперь навеки закрытых. Одевая покойницу, Мэри и миссис Пул осознали, как она исхудала за последние несколько недель, совсем высохла. Мэри собственноручно расчесала седые волосы матери, все еще пронизанные нитями золота, и прикрыла прядями ее худые плечи.

«Ибо сие рек Ты при сотворении моем, говоря: прах ты, человек, и в прах возвратишься. Все мы возвращаемся во прах; но и во гробе мы будем воспевать – Аллилуйя».

– Аллилуйя, – отозвался нестройный хор, состоявший из миссис Пул, сиделки Адамс, кухарки, Джозефа и Элис. Энид продолжала всхлипывать.

– Аллилуйя, – с секундным опозданием произнесла Мэри, выбившись из общего ритма.

Она протянула зонтик миссис Пул, сняла перчатки и встала на колени у края могилы. Набрала в ладонь горсть земли и бросила ее на крышку гроба. Слышно было, как комочки дерна застучали по дереву – немногим громче, чем капли дождя. Сегодня пополудни могильщик насыплет над гробом аккуратный холм – так могила и останется до того дня, когда привезут надгробный камень с надписью «Эрнестина Джекилл, любимая супруга и мать».

По крайней мере наполовину это правда.

Мэри не торопилась подняться с колен, хотя влага постепенно просачивалась ей сквозь подол платья и глубже, сквозь чулки. Наконец она встала и забрала у экономки свой зонтик.

– Миссис Пул, будьте добры, отведите всех обратно в дом. Мне нужно расплатиться с преподобным Уиттейкером.

– Да, мисс, – отозвалась миссис Пул. – Хотя не хотелось бы оставлять вас одну…

– Пожалуйста. Я уверена, Элис уже проголодалась. Обещаю, что совсем скоро к вам присоединюсь.

Сейчас она пойдет в церковь вслед за преподобным Уиттейкером и внесет пожертвование в реставрационный фонд прихода Сент-Мэрилебон. Но до этого ей хотелось провести несколько мгновений наедине с матерью. С тем, что осталось от Эрнестины Джекилл, запертой в деревянном ящике, о крышку которого стучали капли дождя.

Мэри: – А обязательно начинать со сцены похорон? Может, лучше с чего-нибудь другого? Я-то думала, ты сразу перенесешь читателя в гущу событий, так сказать, in medias res.

Прежде чем Мэри успела остановить ее, Диана нагнулась над трупом Молли Кин, пачкая в крови носки ботинок и край платья. Низко склонившись над убитой, она разжала ее закоченевшую руку и вытащила то, что девушка зажимала в кулаке: металлическую пуговицу.

– Диана! – воскликнула Мэри.

Мэри: – По-твоему, это in medias res? Никто же ничего не поймет, если у книги будет такое начало.

Кэтрин: – Тогда перестань наконец учить меня писать.

Не было смысла долго стоять здесь в бездействии. Тем более что Мэри сегодня ждало множество дел. Она взглянула на часы – уже почти полдень. Развернувшись, девушка прошла под серой аркой кладбищенских ворот и вошла в ризницу Сент-Мэрилебонской церкви, где ее ожидал преподобный. Целых десять фунтов в реставрационный фонд… Но, в конце концов, она же – мисс Джекилл, которую крестили и конфирмовали в этом приходе. Ей не положено жертвовать меньше.

Из тишины храма она вышла на шумную Мэрилебон-роуд, полную экипажей, и двуколок, и уличных торговцев, громко расхваливавших свой товар по обе стороны улицы. Хотя это было не по пути, она сделала небольшой крюк через Риджентс-парк. Обычно прогулка по парку придавала ей душевных сил, но сегодня даже розы, едва начавшие расцветать, клонили головы под тяжестью дождевой влаги, даже утки в пруду, казалось, были не в духе. К тому времени, когда Мэри дошла до респектабельного и солидного кирпичного здания – дома номер 11 по Парк-Террейс, где она прожила всю жизнь, – она окончательно устала и промокла, невзирая на зонтик.

Мэри сама открыла дверь – что, несомненно, должно было расстроить миссис Пул, – поставила зонтик в стойку и остановилась перед зеркалом в прихожей, чтобы снять шляпку. Увидев собственное отражение, она на миг замерла, словно зачарованная этим зрелищем.

Лицо, смотревшее на нее с той стороны зеркального стекла, было бледным, с темными кругами под глазами. Даже волосы Мэри, обычно средне-русого цвета, этим утром словно бы побледнели, выцвели на неярком свету, проникавшем сквозь узкие окошки по сторонам от входной двери. Она походила на покойницу.

Я нарочно остановилась на том, как Мэри рассматривает себя в зеркале, потому что это – история о чудовищах. А все такие истории обязательно должны включать сцену, когда чудовище видит свое отражение. Помните чудовище Франкенштейна, пораженное собственным отражением в лесном озере? Тот самый момент, когда он осознает свое уродство.

Мэри: – Я никакое не чудовище, а помянутая книга – одно сплошное вранье. Окажись здесь миссис Шелли, я бы дала ей пощечину за все проблемы, которые она породила.

Диана: – Я бы на это с удовольствием посмотрела!

– И что ты теперь собираешься делать? – спросила Мэри у девушки в зеркале.

– Только не начинайте разговаривать с собой, мисс, – сказала миссис Пул у нее за спиной. Мэри вздрогнула и обернулась. – Это слишком напоминает мне о вашей бедной матушке. Как она расхаживала взад-вперед по своей спальне, пока не протерла ковер почти до дыр. И разговаривала невесть с кем.