Динамитчик. Самые новые арабские ночи принца Флоризеля - Фанни ван де Грифт Стивенсон

после каньона она вела через голодные степи. Поэтому её давным-давно забросили, проложив более удобные маршруты, так что многие годы там не ступала нога человека. Вообразите себе наши испуг и смятение, когда за очередным поворотом мы внезапно наткнулись на огромный костёр, горевший как бы сам по себе на откосе скалы. На самой же скале красовалось выполненное углем огромное изображение Открытого Ока – символа мормонской веры. Освещённые языками пламени, мы в ужасе переглянулись. Мама разрыдалась, но никто не произнёс ни единого слова. Мы развернули мулов и, оставив огромный глаз охранять безлюдный каньон, повернули назад. Ещё не рассвело, как мы снова были дома, ожидая своей участи.

Мне неизвестно, какой ответ отправил отец, но два дня спустя незадолго до заката я увидела мужчину в простой одежде с внушающим доверие лицом, медленно ехавшего к нашему дому; копыта его лошади вздымали лёгкие облачка пыли. На нём были куртка и брюки из домотканой материи, на голове – широкая соломенная шляпа. Густая окладистая борода делала его похожим на добропорядочного фермера, что внушило мне некоторую надежду на лучшее. Он действительно оказался очень честным человеком и истовым мормоном, выполнявшим своё поручение с явной неохотой и даже отвращением, но ни один из жителей Юты не дерзнул бы ослушаться приказа старейшины. Робея и запинаясь, он представился мистером Аспинуоллом и вошёл в комнату, где собралась наша несчастная семья. Смущённым голосом он попросил меня и маму удалиться. Как только они с отцом остались одни, он положил на стол бумагу с подписью президента Янга и предложил ему на выбор: или отправиться миссионером за полярный круг к диким племенам, или же назавтра вступить в отряд ангелов-разрушителей и вырезать шестьдесят иммигрантов из Германии. Последнее отец, разумеется, с негодованием отверг, а первое расценил как формальный предлог. Ведь даже если бы он согласился оставить свою семью безо всякой защиты и вербовать новых жертв для тирании, под игом которой он сам находился, вернуться назад ему бы никогда не позволили. Он отказался от обоих вариантов, и Аспинуолл, по словам отца, повёл себя по-настоящему искренне, с одной стороны проявив праведный гнев при виде дерзкого ослушания, с другой – выказав жалость и сочувствие к отцу и его семье. Он умолял отца пересмотреть своё решение, но в конце концов, видя, что все его уговоры тщетны, дал отцу время до восхода луны закончить все дела и попрощаться с женой и дочерью.

– Ибо тогда, – закончил он, – настанет крайний срок, когда вы будете обязаны уехать вместе со мной.

Я не нахожу в себе сил описать последовавшие за этим часы, они пролетели, словно в лихорадке. Вскоре из-за горного кряжа на востоке показалась луна, и мой отец вместе с мистером Аспинуоллом отправились в ночное путешествие. Мама хотя и пыталась сохранить присутствие духа, поспешила закрыться в своей комнате, а я, оставшись одна в тёмном доме, обуреваемая тоской и дурными предчувствиями, решила оседлать своего пони, добраться до откоса и в последний раз взглянуть на отца. Они с провожатым отъехали неспешным шагом, так что я могла бы догнать их очень быстро. Вообразите себе моё изумление, когда, достигнув откоса, я не заметила внизу ни малейших признаков какого-либо движения. Луна сияла так, что было светло как днём, но в лунном свете я не увидела там ни хижины, ни возделанной борозды – ни единого следа человеческого присутствия. Но с откоса я заметила зубчатую стену утёсов, скрывавших дом доктора, и то, как на их фоне легкий ночной ветерок разносил в разные стороны клочья чёрного дыма. Что за топливо давало такой густой дым, который не рассеивался в сухом воздухе, и что за топка столь щедро извергала его? Этого я понять не могла, однако я точно знала, что дым валил из трубы в доме доктора. Я воочию убедилась, что мой отец исчез, и, несмотря на все доводы разума, настойчиво связывала потерю своего единственного защитника с ужасной струёй дыма, стелившейся у отрогов гор.

Шли дни, и мы с мамой ждали хоть каких-то известий. Минула неделя, затем другая, но мы так ничего и не узнали о судьбе мужа и отца. Как рассеивается дым, как волны смывают следы на песке, так и за эти десять – двадцать минут, что потребовались мне, чтобы оседлать пони и доехать до откоса, навсегда исчез из жизни сильный и храбрый человек. Надежда, если таковая ещё оставалась, таяла с каждым часом. В отношении отца подтвердились худшие опасения, но его беззащитную семью ожидали куда более жуткие испытания. Без тени страха, со спокойствием обречённых, которым я восхищаюсь, вспоминая те события, вдова и осиротевшая дочь ждали своей участи. В последний день третьей недели, проснувшись поутру, мы обнаружили, что остались в доме совершенно одни. Мы обошли поместье и убедились, что слуги все до единого исчезли. Поскольку мы знали об их безграничной преданности, их бегство навело нас на самые мрачные мысли. День, как ни странно, прошёл спокойно, однако под вечер мы стремглав выбежали на веранду, услышав приближавшийся цокот копыт.

Доктор на своём пони проехал через сад, спешился и поприветствовал нас. Казалось, что он ещё больше сгорбился, борода его сделалась совсем седой, но вёл он себя сдержанно, серьёзно и вполне дружелюбно.

– Сударыня, – начал он, – я прибыл к вам с важным поручением. Покорнейше прошу вас понять, что президент во всей его безграничной доброте соизволил направить к вам посланца в лице вашего единственного соседа и старейшего из друзей вашего мужа.

– Сударь, – сказала мама, – меня заботит одна-единственная мысль. Вам прекрасно известно какая. Говорите же, что с моим мужем?

– Сударыня, – ответил доктор, усаживаясь на стул, – будь вы неразумным ребёнком, я бы оказался в весьма неприятном положении. Однако же вы – женщина, обладающая острым умом и сильным характером. Вам, насколько мне известно, дали три недели для того, чтобы сделать собственные выводы и смириться с неизбежным. Более подробные комментарии с моей стороны, я полагаю, излишни.

Мама побледнела как полотно и затрепетала, словно тростинка на ветру. Я взяла её за руку, и она спрятала мою ладонь в складках своего платья, сжав изо всех сил, чтобы я не закричала.

– В таком случае, сударь, – наконец произнесла она, – все ваши слова напрасны. Если это действительно так, какое мне дело до ваших поручений? Что мне ещё просить у Господа, кроме смерти?

– Ну же, – ответил доктор, – возьмите себя в руки. Я призываю вас оставить всякие мысли о вашем покойном муже и хорошенько подумать о своём