Динамитчик. Самые новые арабские ночи принца Флоризеля - Фанни ван де Грифт Стивенсон

– Вот ваш билет до Каунсил-Блафс, – добавил он. – Восточный экспресс отходит через несколько часов.

С этими словами он взял лошадей под уздцы и, не произнеся больше ни единого слова, отправился назад по той дороге, по которой мы приехали.

Три часа спустя я сидела в хвостовом вагоне поезда, мчавшегося на восток мимо ущелий и каньонов и с грохотом проносившегося сквозь горные тоннели. Перемена обстановки, чувство свободы и сидевший в глубине души страх погони – всё это подействовало на меня столь сильно, что мысли мои беспорядочно путались. Двумя днями раньше я пришла в дом доктора, готовая к смерти и даже чему-то худшему, и всё случившееся со мной потом выглядело лёгкой прогулкой по сравнению с тем, чего я ожидала. Чувство невосполнимой утраты и страха перед будущим вернулось ко мне лишь после того, как я всю ночь проспала в комфортабельном вагоне. Находясь в подобном настроении, я изучила содержимое саквояжа. Там оказалась довольно большая сумма денег в золотых монетах, а также билеты и подробные инструкции касательно моего путешествия до Ливерпуля. Плюс ко всему я обнаружила длинное письмо от доктора, в котором он сообщил мне моё вымышленное имя и биографию, а также наставлял меня говорить как можно меньше и терпеливо ждать прибытия его сына. Значит, всё было приготовлено заранее, он априори рассчитывал на моё согласие и, что в тысячу раз хуже, на добровольный уход из жизни моей мамы. Меня охватило всеобъемлющее чувство ненависти к своему единственному «другу» и непередаваемого отвращения к его сыну, моему «суженому». Всё существо моё противилось сложившемуся положению вещей. Я сидела, охваченная горем и отчаянием, когда, к моей радости, весьма приятная дама завязала со мной разговор. Я охотно поддержала его и вскоре довольно велеречиво поведала ей свою историю, изложенную в письме доктора. Я мисс Гулд из Невада-Сити, еду в Англию к дядюшке, денег у меня столько-то, семья у меня такая-то, лет мне столько-то и так далее, пока не рассказала всю свою «легенду». А поскольку дама продолжала засыпать меня вопросами, мне пришлось сочинять что-то прямо на ходу. Вскоре моя неопытность в подобных делах вышла мне боком, и я заметила недоверие в глазах собеседницы, как вдруг появился некий прекрасно одетый господин, спросивший меня безукоризненно вежливым тоном:

– Вы мисс Гудд, я полагаю?

После этого он извинился перед дамой, представившись моим провожатым, и галантно проводил меня в дальний конец вагона.

– Мисс Гулд, – прошептал он мне на ухо, – вероятно, вы полагаете себя в безопасности? Позвольте мне напрочь развеять ваши иллюзии. Ещё одна подобная неосторожность – и вы вновь окажетесь в Юте. Что же касается этой дамы, то, если она снова попытается заговорить с вами, вам надлежит ответить следующим образом: «Сударыня, меня раздражает ваше любопытство, и вы меня премного обяжете, если позволите мне самой выбирать собеседников».

Увы, мне пришлось поступить, как мне велели, и отпустить оскорбительное замечание даме, к которой я испытывала искреннее расположение. Поэтому весь остаток дня я провела в молчании, глядя на проносившиеся за окном однообразные равнины и глотая слёзы. Достаточно одного этого примера: подобным образом проходило всё моё путешествие. Где бы то ни было: в поезде, в гостинице или на борту океанского лайнера – я не перемолвилась ни единым добрым словом со своими попутчиками и находилась в полной уверенности, что любой мой разговор могут в любой момент перебить. Везде и всюду самые разные люди – мужчины и женщины, роскошно и бедно одетые – оберегали меня и следили за каждым моим словом и шагом. Вот таким образом я пересекла Соединённые Штаты, а затем и океан, в то время как Око мормонов наблюдало за каждым моим движением. И когда наконец кэб доставил меня в тот лондонский дом, откуда я нынче утром бежала и чему вы стали свидетелем, я уже перестала бороться и надеяться.

Я ничуть не удивилась тому, что хозяйка ожидала моего приезда. В отведённой мне комнате растопили камин. На столе лежали книги, в ящиках – одежда. Из выходивших в сад окон я с тихой покорностью наблюдала, как менялись времена года и месяц шёл за месяцем. Иногда хозяйка брала меня с собой на прогулку или устраивала мне ознакомительную экскурсию, однако она никогда не позволяла мне оставаться дома одной. Я же, видя, что она также живёт в постоянном страхе перед местью мормонов, жалела её и не смела ей возражать. Для родившегося в краю мормонов, как и для человека, вступающего в некое тайное общество, бегство попросту невозможно. Я твёрдо это знала и была благодарна судьбе даже за эту вынужденную отсрочку. Тем временем я честно пыталась подготовиться к предстоящему замужеству. Приближался день прибытия моего жениха, и благодарность пополам со страхом обязывали меня покориться своей участи. Сын доктора Грирсона, каков бы он ни был, очевидно, молод, и весьма вероятно, что недурён собой. На большее я и рассчитывать не смела, и, готовясь официально объявить о своём согласии, я начала ставить во главу угла его внешние и физические достоинства, отодвигая на второй план его моральные качества и уровень развития интеллекта. Мы обладаем огромной властью над своим духовным миром, и с течением времени я настроила себя на то, чтобы дать положительный ответ, более того, я стала с нетерпением ждать этого часа. Ночью я забывалась сном, а днём сидела у камина, погружённая в свои мысли, представляя себе лицо своего будущего мужа, прикосновение его руки и звук его голоса. В условиях моего затворничества и одиночества всё это являлось для меня единственной отдушиной. В конце концов я настолько уверилась и утвердилась в своём положительном решении, что меня начали одолевать страхи совсем иного свойства. Что произойдёт, если я вдруг не понравлюсь? Что будет, если этот неведомый суженый вдруг отвернётся от меня, тем самым выказав свою неприязнь и недовольство? Поэтому я проводила долгие часы перед зеркалом, тщательно изучая свои внешние достоинства и недостатки и без устали меняя наряды и причёски.

Когда настал назначенный день, я очень долго прихорашивалась, пока в конце концов, обуреваемая одновременно некой смутной надеждой и безысходностью, не призналась самой себе, что больше не в силах играть в эту игру и надо вести себя естественно по принципу «будь что будет». Моё затворничество заканчивалось, и меня охватило почти болезненное нетерпение пополам