Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 - Дэн Браун

– С моей сестрой, вы имеете в виду? Вы хотите, чтобы я обсуждала одну семейную трагедию в разгар другой? Вы с ума сошли?

– Вы останетесь на похороны? Как думаете, там будет много людей? Есть идеи, кто придет? Ваш отец знал много знаменитостей, не так ли? Как вы думаете, слухи о том, как он умер, не помешают им прийти?

– Ничего себе, – говорю я. – Вы что, серьезно?

Наконец-то, наконец-то интерком оживает.

– Блэкхит.

– Камилла Джексон.

– О! Клаттербаки приехали буквально только что. Разве вы их не видели? – произносит голос по ту сторону микрофона.

– Да, – отзываюсь я, – я их видела.

– О, – снова говорит голос. Мне он не знаком. Впрочем, слов было сказано не так много.

Лязгает замок, и ворота начинают открываться. Я иду обратно к машине так спокойно, как только могу, пока эти двое семенят рядом, тыча объективом мне в лицо и осыпая вопросами. Они знают, что у них есть всего несколько секунд, чтобы вызвать у меня хоть какую-то реакцию, прежде чем я окажусь вне досягаемости. Журналисты подобны вампирам. Могут войти в дом, только если вы их пригласите.

Руби сидит, полуоткрыв рот, ее брекеты сверкают серебром в тусклом свете. Я забираюсь на водительское сиденье, захлопываю дверь.

– Пристегнись. Журналисты любят, когда нарушают закон.

– Руби! – кричит репортер. – Как ты себя чувствуешь? Сожалею по поводу твоего отца…

Дорога вьется среди деревьев и закрывает весь вид на дом с шоссе. С голых ветвей на лобовое стекло падают крупные капли воды, черные листья устилают землю по обе стороны от дороги. Между колеями растет мох. Покрытые лишайником камни отмечают границу между травой и асфальтом, чтобы автомобили не сносило на мягкую землю. Мы съезжаем к обочине и останавливаемся. Меня все еще трясет от этой встречи; бог знает, о чем думает Руби. Я кладу руку ей на плечо.

– Ты в порядке?

Она медленно разматывает шарф и кладет его на колени.

– Вроде да. Они будут вести себя так же и на похоронах?

– Надеюсь, что нет.

Мне представляются те агрессивные баптисты, которые с плакатами наперевес пикетируют клиники и прайды.

– Что это было? – спрашивает Руби, и я замечаю, что ее трясет.

– Господи, да это же журналисты. Они всегда такие. Ночью разбуди, будет то же самое. Вот почему от них жены уходят.

– Нет, я имею в виду Клаттербаков.

– Сколько ругательств ты знаешь, Руби?

– Около восемнадцати, я бы сказала.

– Отлично. В основном их все можно применить к Клаттербакам. Нарциссическое расстройство личности.

– Ни хрена себе.

– Ты знаешь, что это?

– Еще раз, Милли, я же не в лесу росла. Я обожаю психические расстройства.

– Я тоже! – говорю я. – Только не говори, что это семейное! Я держу справочник по расстройствам личности на тумбочке. Четвертое издание.

– Ты шутишь! Я тоже! Пятое.

Мы смотрим друг на друга, и я чувствую, как в машине немного меняется атмосфера. Мы уважаем друг друга чуть больше. Кто бы мог подумать, после стольких лет разлуки? У нас есть что-то общее – что-то существенное. Мы обе любим психов.

– Может, устроим тотализатор в эти выходные? – спрашиваю я.

– О, хороший план, – говорит она. – Церковь будет набита диагнозами.

Потом она вспоминает, зачем мы, собственно, соберемся в церкви, и затихает.

Я снова включаю передачу, и мы проходим очередной поворот. А вот и последнее творение Шона Джексона: Блэкхит-Хаус. Загородный дом, превращенный его незаурядным умом в загородный отель. Дом в стиле королевы Анны, который выглядит вылизанным и отполированным, черепица на крыше уложена идеальными рядами, а балюстрада вдоль площадки первого этажа, куда выходит входная дверь, заменена на такую дорогую и роскошную, что уместнее бы смотрелась на голливудских холмах. Этот дом такой же старый, как и деревья вокруг него, но Шон лишил его древности и сделал ужасно, болезненно безупречным. Даже если бы я не знала, чей это дом, я бы узнала его работу, как только увидела. Все сверкает, как в Диснейленде.

На гравиевой площадке перед входной дверью стоит коллекция автомобилей. Два «Мерседеса», «Бентли» и «Рендж-ровер», а также «Форд-Фиеста V-reg» с помятым передним крылом. Они похожи на разбросанные нерадивым ребенком игрушки. Клаттербаки стоят у своей большой блестящей машины, у которой, как я замечаю, прокатные номера – возвращаясь в страну, надо поддерживать реноме, – и вытаскивают с заднего сиденья огромный уродливый букет цветов.

Я останавливаюсь на краю лужайки, за которой либо заботливо ухаживали в течение четырехсот лет, либо посадили прошлой осенью. Я бы рискнула предположить второе. Мы выходим. В доме тишина. Никто не вышел встретить нас, чтобы принять в семейное лоно.

Я подхожу к Чарли.

– Что это, черт возьми, было?

Он вздрагивает в притворном удивлении, как будто не заметил моего приближения. Наверное, это фишка политиков; я уверена, что видела, как Борис, Дэйв и даже Джон Прескотт[485] разыгрывают такую же пантомиму. Вы несущественны, означает она, вы настолько ничтожны, что я удивлен, что вы вообще обращаетесь ко мне; но это делается чрезвычайно искусно, потому что удивление, как знать, может быть искренним.

– Простите?

Имоджен стоит в стороне от чемоданов, ее глаза сканируют меня сверху донизу, проверяя, заслуживаю ли я внимания. Она всегда была такой. Разговаривала со мной только в присутствии отца. Хотя в те годы я даже голосовать еще не могла. Не знаю, почему я не понимала этого раньше, но она просто Зависимая, эта Имоджен. Ничего не может сделать без одобрения Великого Бога Чарли. Именно поэтому они так долго живут в браке. Только очень Зависимая сочла бы жизнь с Чарли Клаттербаком предпочтительнее жизни в сточной канаве.

– Да ладно, Чарли. Не притворяйся, что ты сделал это случайно. Какого черта ты меня заблокировал? Что это было?

Он смотрит на меня.

– А вы?..

И вдруг я понимаю, что он не знает, кто я. Эти взрослые так много значили в наших жизнях, что легко забыть, как мало мы значили для них. В нашем эгоцентризме, в нашем буйстве эмоций нам и в голову не приходило, что для Чарли, Имоджен и остальных мы были не более, чем пушинки. Просто аксессуары наших взрослых. Не люди вообще. Руби вышла из машины и неловко шаркает по гравию. Вероятно, он и ее не узнает. Мы просто маленькие люди в маленькой машине, возможно, прислуга.

– Милли, – говорю я. – Я Милли Джексон. А это Руби. Дочери Шона. Помните нас?

Чарли сразу же включается:

– Милли, дорогая! Ты так изменилась. И Руби! Как ты? Дорогие мои, я очень хочу сказать, как сожалею.

– …о