Спасти президента - Лев Гурский

Только при виде немецкой визитки я пришел в себя и захлопнул мою настольную книгу. Танковые атаки Манштейна остались далеко в сорок третьем, под глянцевой суперобложкой тома маршала Жукова. Великого советского полководца я чтил и прежде — за особый талант стратега, а ныне, во времена всеобщего бардака, уважение к Георгию Константиновичу возросло у меня многократно. Сегодня кандидата с такой выдающейся биографией избиратели приняли бы на ура. Даже отъявленные шпаки не решились бы возразить против Жукова. Все-таки обидно, что маршал не дожил до президентских кампаний...

Правда, напомнил я себе, наш Генерал тоже слегка не дотянул — сложил буйную голову, тщеславный ублюдок. Но коней на переправе не меняют, пусть и околевших. Борьба продолжается. Ради Победы я на себе оттащу к другому берегу павшего битюга. Один за всех, и за ценой не постою.

— Чего надо этому фрицу? — осведомился я. Из острых готических буковок на визитке мне едва-едва удалось собрать имя гостя. Карл фон Вестфален. Аристократ, мать его растак! Наверное, каждое слово цедит через губу.

— Он желает беседовать с нашим кандидатом, — сообщил мне капитан Дима. — Типа интервью. Прикажете обрисовать ему ситуацию?

Богуш ни о чем не подозревал. Он верил, что Генерал по-прежнему задерживается в горах Кавказа. Процентов на восемьдесят так оно и было.

— Обрисуйте, — разрешил я. — И если...

Моя нога под столом случайно зацепила вещмешок, привезенный Крюковым. Генеральского адъютанта я упаковал в секретке, среди карт, однако грязный его сидор как-то выпустил из виду.

— ... если гостя устроит интервью со мною, — я тихонько стал задвигать ногою мешок подальше, — то пожалуйста. Я готов.

Никакой охоты болтать с немцами у меня не имелось. Но грубый отказ газетчику, да еще зарубежному, стал бы моей тактической ошибкой. Я очень надеялся, что спесивый аристократ Карл фон Как-его-там сам отыщет предлог уклониться от встречи с полковником Паниным: главным редакторам положено общение только с первыми лицами. Замы или соратники им уже мелковаты по чину.

Мои надежды рассеялись минуту спустя. Проклятый фон-барон не пожелал чваниться и, махнув рукою на субординацию, запросто изъявил согласие на беседу хоть с полковником.

Напрасно я ожидал увидеть подтянутого арийца с моноклем и белокурым пробором — как на историческом фото «Берлинская капитуляция». Вместо сухощавого нибелунга ко мне ввалился полненький джинсовый штафирка, весь заросший пегой бородой. Сопровождала его высокая фройлен, до белизны вытравленная перекисью водорода (или чем у них там делают нордических блондинок?). Не успев войти, этот Карл фон Пегая-борода располосовал комнату длинной пулеметной очередью фраз, в каждой из которых мне послышались воинственные хенде-хох и зиг-хайль. Я весь напрягся. Однако блондинка ловко перевела словесную пальбу на мирные рельсы. Гость, оказывается, лишь поздоровался со мною и выразил глубокую радость от встречи.

Причины этой радости я поначалу не уловил. Полковник Панин — не бутылка шнапса и не колбаса, чтобы нравиться с первого взгляда всяким бородатым фрицам, по которым плачет парикмахерская.

— Как член Европарламента герр Карл удовлетворен, — добавила крашеная фройлен, пока растрепанный фон-барон охлаждал кожух своего пулемета, — позитивными общественными переменами в России. Он видит своими глазами большой прогресс. Раньше ему в голову не приходило, что кандидат от «третьей силы» будет у вас признан очень перспективным политиком.

— О-о-о, зер перспективиш! — Довольный фриц торжественно растопырил три пальца. Пегая его борода всколыхнулась, словно камуфляжный кустик на ветру.

Услышав про «третью силу», я немедля разозлился. Провокационное выражение было запущено аналитиками, чью независимость с потрохами перекупил Железный Болек. Хитрая увертка пряталась за выбором отправной точки: с кого начинать считать. Продажная интеллигентская шушера заранее ставила во главу колонны Президента, в затылок ему — генсека, а нас уже подстраивали к этим двум. При любом командном расчете на первый-третий Генералу неизменно доставалось гиблое место в арьергарде. Дальше нас был один Изюмов со своею голубой партией пидоров. Если бы кто-нибудь вздумал пронумеровать и пидоров, их пришлось бы называть «четвертой силой». В хорошее же местечко нас вляпали эти шпаки — между генсеком и гомосеком!

— Уважаемый господин! — отчеканил я, глядя прямо в бесцветные глазки гостя. — Вас ввели в заблуждение. Нет никакой «третьей силы». Нет и не было. Помните, что говорил ваш Фридрих Великий? Сила в каждом государстве бывает только одна — первая, она же последняя. Армия.

При слове «Фридрих» собеседник радостно кивнул, не дожидаясь перевода. Но когда нордическая блондинка обратила мой ответ в немецкое гав-гав, физиономия гостя заметно скукожилась. Он виновато потеребил бороду и затрещал уже другим тоном: как будто сменил крупнокалиберный А-12 на легкий ручняк.

— Герр Карл говорит, — объявила фройлен, выслушав хозяина, — что вовсе не имел желания оскорбить вашего кандидата и доблестную русскую армию. Он говорит, что его отец был офицером на Восточном фронте, а потом много рассказывал сыну про ужасные батальоны смерти, которые обращали в бегство отборные части вермахта...

Судя по всему, папаша его однажды напоролся на штрафбат.

— Герр Карл готов поверить, — продолжила блондинка, — что армия проголосует на выборах за своего боевого генерала. Но ведь даже в России военные не имеют арифметического большинства. Герр Карл очень интересуется, как вы намерены бороться за голоса гражданского населения?

Немец был все-таки аристократом до мозга костей. В его кудлатой штатской головенке не укладывалась мысль о превосходстве армейского строя над всяким другим, а тем более над нынешним российским беспределом. Если разбит компас, потеряны ориентиры, изорвалась амуниция и пусто в котелке, каждый второй шпак готов сбежаться с плачем под наше знамя. Баранам самим до зарезу нужен отец-командир — из числа волков. Он, может, и выпустит кишки слабым да больным, зато уж прочих выведет к полной кормушке.

— Нам бороться не надо, — строго заметил я, тасуя в уме предвыборные лозунги. — Есть почетный долг и святая обязанность. Всяк мужик в России — либо строевой, либо отставной, либо запасной. Народ и армия едины. Народ и армия — два сапога пара. Два крыла. Два берега у одной реки. Наша армия — плоть от плоти народа, кость от кости, кровь от крови. Комбат — батяня, батяня — комбат. Ферштеен? Так и переведите.

Дойдя до батяни, немка замешкалась с переводом. То ли она плохо выучила русский, то ли хорошо забыла.

— Вас ист дас батяня? — нетерпеливо спросил у нее фриц.

Блондинка захлопала своими выбеленными ресницами и умоляюще глянула на меня.

— Это папа, — сжалившись, тихо подсказал я.

— Дер батальонс-командойр ист ви айн папа, — с облегчением доложила переводчица.

— О-о-о, дер папа! — Гость благоговейно поднес правую руку к груди, а потом выпалил две новые фразы. Теперь он прицельно садил по мне короткими очередями.