Счастливых бандитов не бывает - Данил Корецкий

Перед тем как войти в кабинет начальника Управления, Сочнев сделал глубокий вдох и мысленно перекрестился. Он не ожидал ничего хорошего от этого визита. За последние двадцать четыре месяца жизнь приучила его именно к такой реакции на любое проявление внимания со стороны начальства. Раз вспомнили, раз вызывают — значит, будут вставлять. Правда, вспоминали все реже и реже, вставляли, соответственно, тоже нечасто. И на том спасибо. Но что же произошло на этот раз?

— Разрешите войти, товарищ генерал?

Генерал Лизутин — каменная глыба за обширным столом буквой «Т» — посмотрел из-под сдвинутых к переносице бровей и невольно поморщился. Так, наверное, отцы смотрят на своих сыновей-придурков, зачатых в субботу после попойки.

— Входи, Сочнев.

Майор прошел к столу, вытянулся во фрунт. За спиной Лизутина висел простенький портрет Президента в скромной рамке. Чтобы не встречаться взглядом с генералом, Сочнев уставился на картонный лик главы государства. Такие висят во всех начальственных кабинетах страны как выражение непоколебимой любви и преданности Первому Лицу. Только куда деваются эти чувства, когда приходит новый Президент? Ведь если вспыхнули новая любовь и преданность, то старый портрет, по идее, тоже должен оставаться на своем месте. И в кабинетах должны быть целые картинные галереи! А вместо этого после смены Руководителя портреты предшественника безжалостно выбрасываются. Как же так? Интересно, как начальники это объясняют? Впрочем, их ведь никто не спрашивает. А если спросят, то это и будет экстремизм, с которым он, Сочнев, и призван в настоящее время бороться. Да и его собственные мысли тоже экстремизм чистейшей воды. Поэтому он выгнал из головы вредоносные мысли и принялся просто считать секунды, как при прыжке с парашютом: двадцать один, двадцать два, двадцать три…

На пятой секунде Лизутин бросил:

— Чем сейчас занимаешься?

— «Дойкин и компания», товарищ генерал. И дело Пальчухина.

— Это который на площади куплеты поет?

— Так точно, товарищ генерал.

Даже во взгляде Президента что-то изменилось. К сотрудникам отдела по борьбе с политическим экстремизмом в Управлении относились снисходительно. Считалось, что здесь оказываются те, кто не смог бороться с терроризмом, политическим бандитизмом и шпионажем. Именно здесь трудился последние два года майор Сочнев, разрабатывая и допрашивая полусумасшедших личностей вроде того же Пальчухина, который расхаживает круглый год в зеленом сомбреро и прилюдно поет матерные частушки про российское руководство и городское начальство.

— Да-а… — Лизутин озадаченно поскреб подбородок. — Обижен небось?

— Я не жалуюсь, товарищ генерал, — сказал Сочнев. — Любая работа в Управлении необходима и почетна.

— Это правильно, — согласился Лизутин. — Сам нарвался. Спасибо скажи, что в отставку не отправили и в звании не понизили… Это ж подумать только — подняли на уши весь оперсостав, задействовали техники на полмиллиарда… Город оставили без связи! И все это затем, чтобы над нами посмеялись, как над сопливыми мальчишками…

Генерал побагровел и вполголоса выругался.

— Так что спасибо еще скажи, Сочнев!

Майор перестал рассматривать Президента и посмотрел на носки своих ботинок.

— Вы правы, товарищ генерал.

Говорить спасибо он не стал. Все было сказано тогда, когда после провала операции по задержанию банды Колдуна ему реально светило увольнение в связи со служебным несоответствием и, нищая майорская пенсия. Для Сочнева это были тяжелые дни. Журналисты уцепились за тот случай с 15-минутным отключением сотовой связи в городе, стали копать, в результате история приобрела широкую и скандальную огласку. «Вазелин для ФСБ» — как вам название статьи? Впору удавиться. Были бесконечные разборы полетов и вызовы на ковер, точнее — на ковры, на бесчисленные ковры, и хитрые персидские узоры до сих пор снятся Сочневу в ночных кошмарах.

Во время одной из головомоек, на которой присутствовало некое лицо из Центрального аппарата, именно это лицо обронило загадочную фразу: «Я бы на вашем месте не спешил с выводами. Я вот в Сибири работал, там охотники лайку годами на медведя готовят, правильную злость у нее воспитывают. Чтобы знала, куда вцепиться, и чтобы потом не отпускала, даже когда кроме башки ничего от нее не останется… Это годы и годы, да и не любая собака подойдет. А у вас готовый продукт, можно сказать…»

Что здесь имелось в виду, Сочнев так и не понял. Но эта головомойка оказалась последней. А вместо отставки или понижения в звании его просто перевели на «Колыму», где тоже не сахар и работать приходится от темна до темна, хотя ни толку, ни удовлетворения от этой работы никакого. Но зато он остался в Управлении. И готов был тогда ноги целовать Лизутину и иже с ним. Ноги целовать ему не дали, униженные рассыпания в благодарностях слушали рассеянно, вполуха, давая понять, что надоел, утомил, пошел вон, дурак.

Так что сейчас Сочнев мог не повторяться с полным на то основанием.

— Ладно, — буркнул генерал, побарабанив пальцами по столу. — Что было, то прошло. Сейчас такое дело. Слушай меня внимательно, Сочнев…

Майор застыл и превратился в слух. Дело. Его позвали для дела, а не для головомойки.

— Про «крестобойню» ты в курсе, конечно?

— Так точно, товарищ генерал! Массовое убийство в поселке Екатериновка…

— Да, — оборвал его Лизутин. — И Бобрин его ведет. Так вот, в Воронеже всплыл некто Уваров со стволом по этому делу. Очень важный ствол, от него всю «крестобойню» раскрутить можно. Но Бобрину сейчас некогда, он и так зашивается. Так что придаешься ему в помощь для оперативного сопровождения расследования. Слетаешь в Воронеж. Сработать надо чисто. Тебе понятно?

У майора радостно подпрыгнуло сердце: неужели прощен?

— Так точно, товарищ генерал!

— Ну, а если опять получится анекдот про вазелин… Ты сам прекрасно понимаешь.

Сочнев понимал. Это его последний шанс, в котором нет места ошибке, даже малейшей. Тогда уж в самом деле только в петлю…

— Сработаю чисто, — проговорил он осипшим от волнения голосом. — Даю слово офицера.

* * *

На следующий день Сочнев был в Воронеже. Город встретил его теплым дождем, влажной духотой и автомобильными пробками по всему центру, из-за которых он почти час добирался до улицы Володарского, где расположен УФСБ по Воронежской области. Но майор был в прекрасном расположении духа. В голове пели боевые трубы, руки чесались по большой настоящей работе. Он готов был проходить сквозь стены и сворачивать горы. А если надо, то и шеи, и головы, и все, что придется.

Еще из Тиходонска он созвонился со следователем, ведущим дело Уварова, и тот дожидался его сейчас в своем кабинете, несмотря на позднее время. Следак оказался молодым парнем, похожим на скворца, и фамилия у него была соответствующая — Скворухин. Для сближения Сочнев одарил его бутылкой «Горькой Донской», а затем быстро взял в оборот. Бутылка, по большому счету, была лишней: хотя в общественном мнении аббревиатура ФСБ утратила непререкаемый авторитет своей предшественницы КГБ, в правоохранительных органах сохранилось уважение к «Конторе». Но пустяковый сувенир, а на самом деле — знак уважения и внимания, располагает человека уже не в служебном плане, а в личном. Такое никогда лишним не бывает.