Стриптиз в кино - Нэнси Бартоломью

Вскоре он подал команду диск-жокею приглушить музыку, свет померк, занавес начал раздвигаться. Рыжик нажал еще одну кнопку, и специальная машина стала дымить. К этому времени я уже дохромала до шеста и стояла там, ожидая, пока дым немножко рассеется и мои прелести станут видны в свете рампы. На мне было белое полупрозрачное платье, волосы забраны наверх. К спасительному шесту я подошла ближе, чем обычно, чтобы, не дай Бог, не случилось чего непредвиденного: не подвернулась бы нога, или еще что… Хотя, по правде говоря, рана была несерьезная, да и шикарно заделана молодчагой хирургом: всего два шва, но каких ажурных! Просто загляденье! Однако болела, как десяток глубоких ран, и я опасалась, как бы чего не произошло.

Шерил Кроу затянула “У нас по соседству”, и я начала осторожно двигаться под музыку. Оказалось, не так трудно, как предполагала. Танцуя, я вглядывалась в зрителей. Новички подошли ближе к сцене с бокалами в руках, на лицах было написано ожидание. Оно становилось все явственней по мере того, как я медленными движениями изгибала тело, проводя по нему руками, задерживая их в некоторых нужных местах. Мне нравился этот подготовительный момент е нашем шоу. он волновал не только зрителей. Я ощущала себя волшебницей, соблазнительницей, Полусонной Красавицей, которая, если совсем проснется, может натворить такого — мало не покажется.

Я оттянула верх бикини, но не спустила его, а придерживала двумя пальцами — до той поры, пока у зрителей не раскроются не только рты, но и кошельки. Это был и бизнес, и волнующая игра.

Когда первый смельчак приблизился к сцене и протянул двадцатку, я поняла, что столкнулась с проблемой: не могла наклониться к парню так, чтобы он сунул ее, как положено по всем сценариям, за подвязку чулка. Наступила пауза, мы встретились взглядами, я изобразила улыбку. Затем, вместо того чтобы подставить ему ногу, согнулась в поясе — так, что обе мои груди чуть не уперлись ему в глаза, и проворковала:

— Подойди ближе, дорогой, и сунь их туда, куда тебе удобней.

У него стало такое лицо, словно перед ним раскрылись врата рая — то отделение, в котором гурии, или как их там еще называют, — и он вложил двадцатку мне между грудей.

Тут Бруно, неплохо изучивший закон о непристойном поведении в общественном месте, вырос за спиной у слегка ошеломленного гостя и постарался увести его от греха подальше, пока тот не стал, чего доброго, настаивать на продолжении эксперимента. А я без видимого для других труда выпрямилась и сунула баксы в положенное место — за подвязку. Пока приближался следующий смельчак, чтобы искупаться в лучах славы первого, я продолжила игру с лифчиком.

— Ближе, дорогой, — подбодрила я его, не решаясь сама подойти к краю сцены. — Положи свои туда же, и я постараюсь немного удивить тебя.

Толстенький коротышка, сопя и заливаясь потом, выполнил пожелание, и в тот же момент лифчик исчез с того места, которое прикрывал, как если бы его никогда там не было.

— О Боже! — пробормотал мужик, отступая назад.

Я тоже отступила от шеста и от приблизившихся к сцене мужчин. Теперь они мне были не нужны. Я торопилась сыграть финал. Он заключался в том, что, якобы поборовшись с липовыми застежками и завязками, я скинула с себя платье, и теперь на мне остались только белые чулки и подвязки, не считая узкой полосы трусиков. Постояв так некоторое время и собрав у сцены чуть ли не всех зрителей, я сунула пальцы под оставшееся на мне облачение, как бы намереваясь сбросить и его. Это вызвало новый всплеск эмоций, денежные купюры замелькали в воздухе, падая на сцену.

Еще одним движением — оно далось мне труднее всех предыдущих — я подняла руки к голове, вытащила заколки, придерживающие прическу, и волосы упали чуть не до самого пола (ну, это я преувеличила немного) в тот момент, когда я как будто скинула последнюю одежду. В это мгновение Рыжик прибавил дыма, так что уже никто не мог разобрать, что происходит на сцене.

Музыка сделалась оглушительной, занавес закрылся, публика бесновалась. Девушки уже готовились к следующему номеру.

— Молодчина, Кьяра, — сказал режиссер. — Законно завела их. Как всегда.

— Хочешь жить, умей раздеться, — сквозь боль ответила я ему. — Всегда завожусь с пол-оборота, если бросают вызов. Спасибо за добрые слова.

Я закуталась в пурпурное кимоно и пошлепала в раздевалку, по дороге считая полученные сегодня баксы. Не так плохо — жить можно. Если, конечно, знать для чего. И с кем.

Вы, наверное, думаете, что если стриптиз, то уж полный отпад, что у нас не просто секс-шоу, а настоящий фак-сейшн и каждый хмырь может любую из нас купить за понюшку кокаина. Попробуйте — и услышите: “Как же, сейчас, только шнурки поглажу! ” Или еще что-нибудь в таком роде. Если не хуже. Короче, получится полный облом. Я вообще-то говорю о себе, за всех не ручаюсь.

Когда я полностью оделась и вышла в зал, парня, которого мы назвали итальянским франтом, уже не было. Шарлотта увидела, что я гляжу на столик, где тот сидел, подошла ко мне и встала рядом, уперев свой поднос в бедро.

— Если насчет этого хмыря, — сказала она, — он опять, как вчера, ушел, не заплатив чаевых. Да почти ничего не пил. Сидел, карябал чего-то в блокнотике. Может, агент какой.

К нам приблизился Винсент, недовольно поглядел на Шарлотту, и та, гордо вскинув красивую голову, отправилась выполнять свои не слишком сложные обязанности.

— Кьяра, — сказал он, — я благодарен тебе, что ты открыла представление, но, ей-богу, не стоило беспокоиться. Барри уже подсуетился сегодня и раскопал еще одну гастролершу. Это ведь была твоя задумка приглашать их, помнишь? Гордон уже вешает объявление с ее именем. Завтра она приступает.

Я нахмурилась:

— Знаешь, Винсент, мне кажется, не следует делать такой упор на заезжих. И свои не так уж плохи.

— Конечно, дорогая, ты совершенно права, но пойми и меня. Я тебе уже говорил кое о чем. — При этих словах он понизил голос. — Мы ожидаем наплыва туристов из Атланты. Им нужны известные… знакомые для них имена. Не обижайся, это чисто денежный вопрос.

— Винсент, — сказала я ему, — не дави мне на психику. Хочешь, чтобы у тебя порнодивы заменили всех танцовщиц? Смотри, не прогореть бы. Твой клуб сделался известным в первую очередь благодаря танцовщицам. А раздеваться может любая. Хотя вру — это тоже уметь надо.

Его челюсти что-то жевали, глаза смотрели не слишком ласково. Но шеф смолчал. В настоящее время ему было ни к чему со мной ссориться. Над беднягой и так сгущались тучи. Но лучше он не становился и в самые стремные моменты своей темной жизни.