Опасное хобби - Фридрих Незнанский

И надо же, чтоб именно в эти минуты, когда она собиралась спуститься к машине, позвонил какой-то Грязнов — одна фамилия чего стоит! — и сообщил совершенно убийственную весть: машина-то вовсе и не Димкина! И не подарок это, а соучастие в воровстве! Ничуть не меньше!..

Боже, стыд-то какой… А срамотища! Сейчас приедет какой-нибудь ухмыляющийся сукин сын, сунет ей в нос свою милицейскую корочку, а все станут смотреть и разводить руками — надо же, до какого позора-то дожили!

И она вдруг поняла, что в таком состоянии смятенности духа, в таком положении, когда тебя обложили уже со всех сторон, а ты не видишь для себя никакого выхода, — люди кончают жизнь самоубийством. Ей стало страшно. Но единственная умная мысль, возникшая в опустошенной голове, вдруг подсказала ей, что самоубийце не должно быть страшно, человек должен чувствовать лишь облегчение, а никакой не ужас. Она же облегчения не испытала бы, кинувшись, к примеру, из этого окна на асфальтированный двор.

Умная мысль притащила за собой и трезвую. «Да пошли вы все к едрене матери!» Что, у нее жизнь кончилась? Игрушку отняли? Да заберите! И катитесь все подальше — Баи, раздолбай, подонки все подряд…

Стояла в сейфе Кисоты бутылка хорошего греческого коньяка «Метакса», которую сунул ей, неловко улыбаясь, один художник. За рулем Алевтина, естественно, никогда б себе не позволила. А теперь? Да и где он, этот руль? Она вынула из сумочки документы и ключи, лежащие в портмоне крокодиловой кожи, и швырнула на стол. И, отшвырнув, вдруг почувствовала облегчение.

Откупорив бутылку, она налила треть стакана, набрала полную грудь воздуха, резко выдохнула и, как завзятый алкоголик, одним махом опрокинула коньяк в горло. Даже глотнуть не успела, как напиток уже жарким огнем растекался по пищеводу.

Кисота села к открытому окну, закинула ногу на ногу, посмотрела на нее сверху, сбоку, сказала себе: «Ничего, поживем еще!» — и закурила.

Легкий стук в дверь, однако, подсказал ей, что кошмары еще не кончились. Хриплым голосом она разрешила войти и даже глазам своим не поверила.

В дверях стоял Турецкий. Высокий, свежий, только под глазами темные круги, какие появляются от бессонницы.

— Это вы? — Она попыталась встать, но ои спокойно показал ладонью:

— Сидите уж, — и улыбнулся. Но не нагло, а понимающе. — Я по себе знаю каково.

Краска стыда залила ее лицо, и она опустила глаза.

— Ключи и документы — на столе, — тихо сказала она, не поднимая глаз.

— Хорошо. Я возьму. — Он сунул портмоне со звякнувшими ключами в карман, потом пододвинул стул и сел напротив нее. — Можно вопрос?

Алевтина только вздохнула, держась руками за голову

— Болит?

— Уже отходит. — Она поняла причину вопроса. Естественно, только слепой или полный дурак не поймет ее состояния. Оно ж и на физиономии написано.

— Хотите мужской совет?

— Интересно, — без всякого интереса сказала она.

— Плюньте на все и поезжайте в баню. — И добавил, вставая: — Я в прямом смысле. Смойте это с себя.

Ей показалось, что он подчеркнул слово «это». И вдруг вспыхнула злоба к нему — умытому такому, настырному, нос сующему не в свои дела. Она уже уставилась на него, чтобы кинуть несколько подходящих к случаю слов, но он обезоруживающе улыбнулся.

— Я вас видел вчера ночью в «Рояле», а потом возле дома, в Филях, вы были в бессознательном состоянии, и Бай потащил вас наверх. Спустился через два часа. Когда мы его взяли в Шереметьеве, я спросил, не придется ли взламывать вашу дверь и вызывать реанимацию. Он поклялся, что все будет в порядке, обычный перебор. Решил вот удостовериться. Снегирева тоже взяли, его будут судить за получение взяток. Вот такие новости. Значит, вы в норме?

Он так спросил, что Алевтина почувствовала, как из глаз ее сами по себе хлынули слезы.

— Ну-ну… — Турецкий положил ей на голову ладонь и погладил — от лба к затылку, ласково и сильно одновременно.

Она обхватила пальцами его ладонь и прижалась к ней мокрой щекой. Почувствовала непонятный странный запах — кожи, железа, чего-то еще такого, что делает мужскую ладонь именно мужской. Отстранившись, спросила:

— Что это?

— Вы о чем?

— Запах… такой… хороший.

Турецкий с недоумением понюхал и понял. Подмигнул ей с усмешкой и показал под мышку на кобуру с пистолетом, упрятанные под курткой.

— Вот от чего, — снова серьезно понюхал пальцы. — Ну конечно. Металл, масло… — И подумал: «Эх, видел бы Грязнов!»

Она смотрела на него растерянно и не находила слов.

— Вы его арестовали? Я спрашиваю о Бае.

— Пока допрашиваем, а там посмотрим… Между прочим, только вам и по жуткому секрету, выдержите?

Алевтина с готовностью кивнула. Турецкий наклонился к ней почти вплотную, лицом к лицу.

— У меня вчера машину взорвали. Вдребезги. Представляете? А под дверь квартиры вот такую бомбу заложили, — он показал размеры футбольного мяча, — еле разминировали, весь дом пришлось эвакуировать…

Он наблюдал в упор за мимикой на ее лице, но, кроме выражения крайнего ужаса, ничего не увидел. Значит, не знает. Ее счастье.

Ей показалось, что Турецкий собирается уходить, и она почему-то заторопилась:

— Погодите, а кто же это мог сделать? Кому это надо?

— Правильный вопрос. Классический. Кому выгодно? Этим и занимаюсь… — Подумал: сказать про Беленького? Ведь все равно узнает. Но решил пока подождать. — Ладно, мне пора… Между прочим, вы интересовались судьбой Бая…

— Да пошел он… — Грубость едва не сорвалась с ее языка, но она быстро опомнилась и растерянно потерла ладонью пылающий лоб. — Извините, я сейчас немного не в себе.

— Бывает. Думаю, скорее всего, мы отпустим его пока под подписку о невыезде или под личное поручительство кого-нибудь из порядочных людей. Некоторые факты нуждаются в серьезной проверке. Кстати, он говорил вам, что отдал Вадиму миллион долларов?

— Говорил.

— Сильно переживал, что пропали его денежки?

— Переживал, говорите? — вскинула она голову — Скорее, посмеялся над своим безрассудством.

— Это похоже на него?

— Нет. Бай любил сорить деньгами, но… до определенного момента. До определенной суммы. Пока приятно или выгодно.

— Так как же с миллионом? Вы вообще представляете себе, что это такое? Это сто вот таких пачек, — он показал пальцами толщину пачки. — В карман не спрячешь.

Алевтина вдруг замерла: да ведь это же ловушка! А она, как последняя дура, расчувствовалась, нюни распустила!..

Турецкий заметил резкую смену в ее настроении и сменил тему.

— Да хрен с ними, в конце концов, с этими пачками. Не мои, не ваши… Устал… — Он наклонил голову и сильно потер виски ладонями. Поднял голову, улыбнулся с грустью и сказал: — Сутки опять не спал. У вас, Алевтина, тоже вид усталый. Давайте, я отвезу вас домой и тоже поеду отдохну? Отгоню хозяйке машину, сяду в свою служебную «Волгу» и подамся к кому-нибудь из приятелей. Вот же беда, и домой нельзя! Представляете? — Он засмеялся. — Меня ж соседи за бессонную ночь и выбитые в их окнах стекла утюгами пришибут. Вот какая ситуация… Не хотите? Ну ваше дело.