"Расследования Екатерины Петровской и Ко". Компиляция. Книги 31-50 - Татьяна Юрьевна Степанова

в спальне… голые… ну, это… стыдное грязное дело, – прошептала Динара еле слышно. – Мужеложество… Она… Алка сказала мне – они были в постели… Она сказала – ее как громом поразило, и она выскочила оттуда. Но они увидели ее. Он не стал ничего объяснять. Они просто собрались и уехали сразу.

– Вы узнали этого человека, Динара. Назовите нам его. Кто это был?

– Этот, из школы… что тогда спас детей от террористов… Такой мужчина… герой… мы же его и там, у меня дома, все знаем… И надо же…

Миронов повернулся и вышел из реанимации.

Когда они с Мещерским вышли вслед за ним, – он стоял у стены, повернувшись к ним спиной. И Катя не хотела сейчас увидеть его лицо.

Ее и саму не держали ноги. Ей хотелось сесть на стул. Или опереться на руку Мещерского. Но она не могла допустить такой слабости, такой преступной слабости в этот решающий момент.

У Миронова зазвонил телефон.

– Старший лейтенант Миронов, это снова дежурный по ГУВД. Вчера вечером, перед тем как уехать, Валентин Романов оставил вам конверт запечатанный. Я еще удивился. Он оставил конверт именно вам, у меня в дежурной части. А потом вдруг вернулся через пару минут и забрал его.

Они все молчали, слушая разговор по громкой связи, что включил Миронов.

– Он написал вам записку, старлей, – недоверчивым тоном добавил дежурный.

– Она у вас?

– Да.

– Прочтите мне записку.

– «Жду вас у себя дома. Приезжайте, когда сможете».

– Это все?

– Тут еще приписка. Как постскриптум.

– Что?

– «Впереди – вечность». – Дежурный смущенно и недоуменно хмыкнул.

Глава 40

Пепел

Сильный запах бензина…

Катя почувствовала его, как только они подошли к ЭТОМУ ДОМУ.

Там, в Солнечногорске, когда Владимир Миронов изменился на их глазах до неузнаваемости… стал весь серый… холодный, как лед… непроницаемый, неживой, словно картонный персонаж своих любимых видеоигр – только одно измерение, одна плоскость… одна цель, одна жажда… Там, в Солнечногорске, Катя сначала просто уговаривала его, а потом и чуть ли не умоляла на коленях, чтобы он поднял всех и в Солнечногорске, и в Одинцове, и в Главке, чтобы сообщил, вызвал оперативников, начальство, спецназ. Чтобы не ехал, не смел ехать туда к нему один, как вознамерился.

Но Миронов не звонил никому и никуда.

Разбитая патрульная машина возле больницы – без бампера, без фары, на которой он продолжал ездить…

Он сел за руль. А Катя, охрипнув от уговоров, от крика, тоже в конце-концов забралась в эту развалюху.

– Сережа, возвращайся в Москву.

Мещерский обошел машину и открыл дверь с другой стороны.

– Нет, ты с нами не поедешь!

Он полез в машину – на заднее сиденье рядом с ней.

Катя почти с яростью его отпихнула.

– Нет! Ты туда с нами не поедешь. Это наша работа. Мы – полиция. Это наша обязанность. А ты… пожалуйста, останься. Ну, останься! Я прошу тебя!

– Катя, я не могу остаться. – Мещерский глянул в зеркало, откуда Миронов холодно, отрешенно наблюдал за ним. – Вы готовы к встрече с тем, кто убил столь многих?

Миронов достал из кобуры пистолет. И сунул его сзади за ремень под куртку.

Они поехали в Одинцово. Где все когда-то начиналось. Адрес Миронов знал наизусть, точный адрес они «пробили» сразу, как только Феликс очутился в реанимации.

Коттеджный поселок бизнес-класса находился в стороне от Николиной Горы. Хорошее комфортабельное жилье без излишеств. Участки приличные. Ограда и охрана по периметру всей территории, а внутри – все без заборов. Цивилизованно.

Дом из красного кирпича стоял у самого леса – последний на улице. Соседние дома только еще строились. В других коттеджах двери были закрыты и виднелись таблички – «продается».

Из всех передач о нем Катя знала, что он всегда жил в Одинцове, но в этот новый коттеджный поселок они, видно, переехали совсем недавно. Мещерский спросил, готов ли Миронов к встрече с ним… Сама Катя не ощущала себя готовой. О нет! Все произошло так вдруг! Но и страха она не испытывала. Она ощущала лишь тупую боль в сердце. Отчаяние.

Почему так больно?

Так хочется, чтобы ничего этого не было никогда…

Почему ей сейчас хочется, чтобы все вернулось к началу… И лучше бы Динара, эта сплетница, умерла там, под колесами машины, и они бы не узнали того, что узнали…

Почему ей хочется этого?! Страшно в этом признаться, что она желает смерти человека, лишь бы только…

Почему она так боится услышать правду?!

Первое, что ее поразило в этом доме из красного кирпича, к которому они подъехали, включив полицейскую сирену, это забаррикадированная снаружи входная дверь.

Со стороны подъездной дороги – дверь с широким пандусом, как в клиниках. Снаружи к ней были придвинуты разные вещи, вытащенные на широкую веранду, окружавшую дом: садовая мебель, скамейки, стулья. Катя подумала, что эта баррикада должна препятствовать тем, кто попытается проникнуть в дом. Потому что и металлические рольставни на всех окнах нижнего этажа тоже были опущены.

Однако, ощутив этот запах… сильный запах бензина, она вдруг поняла, что входную дверь заложили так нелепо – снаружи именно для того, чтобы нельзя было выбраться изнутри дома.

Миронов вышел из машины и достал пистолет.

– Держаться за мной.

Он медленно пошел к дому по дорожке, оглядывая закрытые ставнями окна.

– Может, там никого нет? – спросил Мещерский.

Катя указала на…

Это была еще одна деталь, что поразила ее в этом месте. На углу дома, метрах в тридцати от него, стоял складной садовый стул. А на нем, прижатый камнем из альпийской горки, покоился плотный конверт.

Они осторожно приблизились к этому стулу. Миронов сбросил камень, забрал конверт, хотел сразу его вскрыть, но…

Катя снова указала вперед.

Отсюда, с угла, было отлично видно задний дворик-патио, выложенный плиткой, и тыльную часть дома с большими раздвижными стеклянными дверями. Распахнутые настежь, они словно приглашали, заманивали внутрь.

Они все так же медленно и осторожно начали огибать дом и приближаться к дверям.

И здесь тоже эта широкая веранда и пандус…

Запах бензина стал особенно сильным. И еще Катя ощутила запах горелого пластика – сначала едва заметный, но он тоже усиливался.

Вдруг что-то заскрипело.

На веранду медленно выкатилось инвалидное кресло. А в нем сидела та девочка, которую Катя когда-то видела на видеофайлах об открытии выставки в Музее Востока. Пятнадцатилетняя дочка Валентина Романова. Она сидела в своем кресле и смотрела на них. Катя заметила, что она вся мокрая, и одежда, и волосы ее промокли насквозь, вода