"Расследования Екатерины Петровской и Ко". Компиляция. Книги 31-50 - Татьяна Юрьевна Степанова

Барыня носком атласной туфельки водила по ковру. Бросала на Макара взгляды. А он на нее не смотрел.

– Макар…

– Что?

– Ну, что ты, право… я же пошутила.

– Давай в шутку, я не против – позови слуг, – не унимался он. – Забей меня до смерти.

– Макар, – Скалинская коснулась его плеча.

Макар не повернулся к ней. Тогда она сама скользнула и оказалась пред ним вплотную. Подняла руки и обвила его за шею.

– Такой злой… такой прекрасный… как бог Вакх.

– Я твой раб. Твой актер. Твой подай-принеси… слуга… холоп.

– Ты мой муж, – шепнула Меланья. – Пусть не перед Богом наши обеты, а в страсти, но они даны друг другу. Ты мой муж… Ну, прости меня. Но ты ведь тоже не безгрешен.

Макар с гневом смотрел на нее.

Рука Меланьи скользнула в его светлые волосы, запуталась в них.

– А то я не заметила… – начала Скалинская, – тогда в Москве, когда в театре пьесу репетировали. Ты там не скучал, мой прекрасный. И после тоже не скучал, не скучал.

– Истинные ведьмы эти твои актерки…

– Да ты и со старухами. Когда такой жар здесь, – ее другая рука прижалась к груди Макара.

Лакей попытался отпрянуть, но Меланья прижалась к нему еще крепче.

– Мой Вакх! – застонала она. – Ты мой, только мой…

Макар высвободился из рук своей госпожи, а затем резким жестом рванул ее платье. Прильнул губами к плечам, осыпал поцелуями шею, грудь, волосы.

– Не как вакханку возьми! Возьми сейчас, но не как вакханку, – лепетала Меланья, закрыв глаза. – Как Ариадну, она же его жена… Вакх и Ариадна… такая любовь, такая страсть… Галантная Индия… как эти мои старые фигляры на сцене поют…

Макар снова рванул на ней платье с неистовой силой. Затрещал корсет…

– Ты все разрушаешь… – стонала барыня. – О мой дорогой, ты все разрушаешь, как он, Вакх… священное безумие… Платье так жаль… Новое совсем… Подожди, подожди, постой… О, боже, ты такой горячий… я сама разденусь, помоги мне…

– Слишком долго… ждать.

Макар приподнял ее и прижал к стене.

Темные кудри Меланьи закрыли дырку. И Савка более ничего не узрел. Лишь слышал – вздохи, стоны, крики… они становились все громче. Эти двое безумствовали. Торжествовали…

– Это все? – сухо спросил Александр Пушкин-младший.

– Все, ваше высокоблагородие. Дальше я не смотрел уж. Не мог. Это и святой угодник бы распалился от того, что он там с ней делал. Выскочил я из чулана пулей. Рукоблудство-то грех, а меня так самого и тянуло, потому что они там… ну такое вытворяли! На кухню я побежал к кухарке. Чтоб чин чинарем… тоже по доброму согласию, потому что когда баба сама дает…

– Дальше не интересно. Пошел вон, – махнул рукой Мамонтов.

– Нет, погоди, – остановил Савку Пушкин-младший. – А что этот поручик Дроздовский? Ты его во флигеле у номера барыни больше не видел?

– Нет, во флигеле не видал, ваше благородие. А вот в людскую он заходил. С ее горничной разговаривал. Спрашивал, чего она в людской, а не при барыне своей.

– И что ему на это горничная ответила?

Савка пожал плечами.

Когда он убрался вон, Клавдий Мамонтов сказал приятелю:

– Итак, значит, горничная. Надеюсь, она не окажется уж слишком-то глупой.

Глава 13

Гала и конюх

– Ты только не обижайся на меня, Кузьма, ладно? Ты же объективную оценку хотел от меня. А я врать не умею. Стихи твои громкие, пафосные, но как коровья жвачка они. Ты бы брал пример с твоего любимого Мариенгофа. Он по крайней мере великий циник. Все прикалывался, стебался. А ты в стихах – уж прости, ни рыба ни мясо. И нашим, и вашим. И потом у тебя столько политики. Зачем? Ты же сам говоришь – с партией своей этих национал-большевиков-девственников давно порвал, идеи их предал. Ты теперь являешь собой пример верноподданнической лояльности, граничащей с полным холопством. Интернет-канал «Царьградский Городовой» тебя похвалил и на эфир пригласил. Ну и двигайся в этом мейнстриме. Бабок заработаешь.

– Ты меня холопом считаешь? Я поэт! Я никому не служу. Я вместе с Гумилевым и Марлинским! А на прочих мне плевать!

Отчаянная озорница с видео по имени Гала (Катя вдруг вспомнила список майора Скворцова и фамилию этой девушки – Рейлих. Она в списке значилась как племянница Псалтырникова. И Катю тогда зацепило имя – как у жены Сальвадора Дали) беседовала с плешивым здоровяком в толстовке. Тот сидел на корточках возле копыт гнедой лошади и протирал их губкой, периодически макая ее в пластиковое ведро с водой.

– Кузьма Поцелуев, здешний помощник по хозяйству и конюх, – шепнул Кате Клавдий Мамонтов.

– Тебе бы все насмехаться, Гала. Злая ты.

– Кто сказал, что я над тобой насмехаюсь?

Перепалка заглохла – беседующие увидели подходивших к ним Катю и Мамонтова. Кузьма Поцелуев поднялся.

– Это вы из страхового фонда? – спросила Гала, разглядывая их с любопытством. – Макар меня предупредил. А что вы хотите?

– У нас к вам есть вопросы, – ответила Катя.

Она тоже разглядывала Галу. После бесшабашного видео девушка вызывала у нее неподдельный интерес. В полосатом свитере, серых потертых джинсах, шнурованных тяжелых ботинках, черной жилетке-дутике и со своей атласной челкой Гала представляла собой сейчас этакую парижскую витрину дома Сони Рикель – простота и шик. Как раз то, что Катя и сама обожала.

– Где стоял препарат для обработки лошадей, который изъяла полиция? – с ходу спросил Мамонтов Кузьму.

Тот медленно пошел к конюшне, распахнул дверь, ткнул пальцем в сторону большого стеллажа, где хранился инвентарь.

– Лошади заболели? – поинтересовался Мамонтов. – Давно?

– Месяца три назад появились первые признаки, – сообщил Поцелуев. – Сначала я не придал значения. Потом мы обратились к ветеринару. Он прописал одно лекарство, затем другое, ничего не помогало. Потом он выписал эти ампулы. Ортонатрий.

– Мышьяковокислый.

– Это вам полиция сказала?

– У нас свои источники в полиции. Мы же не вслепую работаем, – отрезал Мамонтов. – А кто на лошадях ездит?

– Сам ездил, – хмуро проговорил Кузьма. – Но редко. Суслова чаще, она верховые прогулки вдоль озера любит. Дроздов тоже ездит хорошо.

– А Макар с женой?

– Нет, они не ездили, узнали, что лошади в парше, видно, побрезговали. Но на конюшню приходили.

– Гости?

– Эти два чудилы? – хмыкнул Кузьма. – Нет, не наездники. Хотя тоже заходили сюда, если вы это имеете в виду.

– То есть все приходили в конюшню, где хранился препарат?

– Да я сюда каждый день прихожу, – откликнулась Гала. – Я ездить верхом боюсь. Но лошадок люблю гладить, кормить. Что вообще происходит, а?

– Полиция подозревает,