Расследования Корсакова. Комплект из 3 книг - Игорь Евдокимов

– Не торопитесь, поручик, – подал голос из-за спины Нораев. – Некоторыми тайнами вам интересоваться рано.

– Пока рано, – добавил полковник. – Но если продолжите в том же духе, то однажды, в недалеком будущем, ваше время настанет. А пока – выкиньте эти имена из головы. Вы свободны. Ротмистр, задержитесь.

Постольский поднялся, щелкнул каблуками, четко, по-уставному, развернулся и покинул кабинет. Но человеческая природа слаба. Закрывая за собой дверь, он все же позволил себе прислушаться.

– Так, значит, у нашего врага есть люди даже в министерствах? – спросил ротмистр.

– Полно вам, Нораев, это нам и так было известно, – ответил полковник. – Но теперь у нас есть фора. Враг не знает, что нам известны имена его агентов и тот факт, что они интересуются железными дорогами. Теперь этой форой нужно распорядиться. И кстати, этот унтер на станции… Идеальная память – дар довольно редкий. Присмотритесь к нему. Возможно, он нам еще пригодится.

Павел тихонько удалился от кабинета, подозревая, что задерживаться дольше будет уже небезопасно. Полковник приказал ему выкинуть из памяти имена таинственных ночных посетителей Гатчинского вокзала? Что ж, это сделать будет сложно. Пусть начальство считает, что он еще не дорос до некоторых тайн. Это его право. Полковник сказал, что он свободен. Так почему бы ему, в свое свободное время, не съездить еще разок в Гатчину?

* * *

– Вернулись? Что-то забыли? – встретил Постольского унтер-офицер.

– Не я, эти ваши ночные визитеры, – с показной усталостью покачал головой Павел. – Говорят, могли забыть у вас какой-то важный пакет. Не находили? Жалость какая! Не против, если я сам еще разок поищу?

Железнодорожный жандарм пожал плечами, а потом велел станционному персоналу отпереть закрытый уже зал первого класса и включить свет. Постольский подождал, пока все выйдут, и вновь приступил к осмотру. На этот раз он тщательно, дюйм за дюймом, осмотрел каждый уголок зала – и смог похвастаться результатами.

В нескольких местах Павел нашел застывшие кусочки черного свечного воска. Он извлек из сумки блокнот и зарисовал расположение пятен. Заезжим чиновникам удалось стереть часть следов, но поручик, помня уроки своих наставников, говоривших, что любая фигура, используемая в ритуале, должна быть симметричной, смог восстановить примерное положение недостающих свечей.

– Итак, это был ритуал… – пробормотал Павел себе и невольно усмехнулся. Его приятель, Владимир Корсаков, любил в процессе расследования бубнить выводы себе под нос, и, похоже, эта привычка передалась ему. Постольский вынужден был признать, что такой метод оказался на удивление полезным. Таким образом он выхватывал из множества мыслей и вопросов один нужный, который и направлял дальнейшие размышления. Вторая их встреча в Москве вообще оказалась необычайно полезной. Корсаков относился к Постольскому с легкой снисходительностью, однако всегда доброжелательно. Его подход к объяснениям – доступный, практический – разительно отличался от привычки Нораева без объяснения скинуть Павлу стопку книг и заметок без лишних пояснений, а затем жестко экзаменовать по прочитанному. В результате после уроков ротмистра Постольский помнил огромное количество терминов и пространных размышлений о природе сверхъестественного, но пригодились не они, а краткие оговорки Корсакова. Павел смотрел на очертания фигуры – и видел оставленную неизвестными прореху в реальности. Явно со злым умыслом.

– Чего же вы хотели им добиться? – произнес вслух Павел. Ответа на свой вопрос он не ожидал – однако получил.

– А вы как думаете, поручик? – поинтересовался низкий скрипучий голос, который Постольский узнал бы из тысячи.

– Ваше высок… – приготовился оправдываться он, но вошедший полковник лишь брезгливо отмахнулся:

– Отставить, Постольский, я же просил. Лучше ответьте на собственный вопрос. Чего же они хотели добиться?

Павел смущенно уставился в записную книжку, пытаясь вспомнить, за какие ритуалы может отвечать фигура, которую он зарисовал. Куда направлена ее вершина. Какие символы могли использоваться для ее создания. И вскоре его осенило.

– Они ставили маяк! Или, скорее, вешку!

– Да, так будет уместнее, – согласился полковник. – Хотя маяк тоже неплохо. Только он пока никому не светит. Я же сказал вам: это игра вдолгую. Столько сил затрачено, не говоря уже о погибшем городовом, чтобы просто оставить в полотне самой нашей реальности метку, указывающую на…

Он развернулся и проследил задумчивым взглядом воображаемую линию, которая брала начало от вершины стертой фигуры.

– Императорский дворец, – сказал Постольский, мысленно прикинув направление.

– Императорский дворец, – довольно подтвердил полковник. – Чтобы в нужный момент направить в нужную сторону те силы, что придут на свет зажженного маяка.

– Силы? – переспросил Павел.

– Включите фантазию, Постольский, – усмехнулся полковник. – Вы уже сталкивались с подобным, когда ассистировали Корсакову в Петербурге и Москве. Только там в иной мир были распахнуты настежь небольшие окошки, а здешняя прореха тянет на целую дверь. На наше счастье, временно прикрытую.

– И что же нам с ней делать?

– Вам – ничего, – сказал полковник. – Ценю ваше рвение, но некоторые вещи вам действительно знать еще рано. Езжайте домой. Отдохните. Поверьте, работа для вас еще найдется. Что же до этой двери… Скажем так, я ее надежно закрою. И оставлю сюрприз для тех, кто попытается ею воспользоваться. Неприятный. Идите, Постольский, не задерживайте меня. И помните – никому ни слова об именах тех, кто оставил здесь метку. Это приказ. Ослушаетесь – пеняйте на себя.

Последняя фраза была лишней. Одного взгляда начальства Павлу хватило, чтобы отбить у него желание продолжать расследование самостоятельно. Неловко поклонившись, он вылетел из зала и закрыл за собой двери.

Часть II

«Дело о блудном сыне»

I

Смоленск, июнь 1881 года

Вечернюю тишину разорвал отчаянный вопль. Можно было подумать, что кричащую женщину убивают – но нет, настоящее убийство произошло в полной тишине, а она лишь наткнулась на последствия душегубства. Залаяли собаки. Из домов высунулись любопытные лица обывателей. С перекрестка раздался свисток городового. Последние отголоски нормальной жизни, которая прервется, стоит людям увидеть, что осталось лежать в переулке.

Смоленск был городом не сказать что спокойным, но по меньшей мере обыкновенным. Преступления, что тут случались, носили привычный характер. Мужики лупили друг дружку. Или жен. Жулики обчищали захмелевших посетителей дешевых трактиров. Прилично одетых господ, случайно забредших подальше привычного, могли вежливо (пусть и с оттенком угрозы) попросить скинуться на пропитание жители окраин. Бывали и убийства – но тоже довольно обыденные. Кто-то по ссоре хватался за нож или топор. Кто-то мыслил тоньше, долго строил планы и приводил их в исполнение с величайшей осторожностью. Такие, понятное дело, попадались (во всех смыслах этого слова) куда реже. А такого, что открылось Авдотье