Неприкасаемые - Буало-Нарсежак

«Дорогой друг!

Я уже привык писать вам. Извините меня за этот поток худосочных фраз. Но единственные минуты в безликой серости моей жизни, когда я хоть немного становлюсь самим собой, это те, что я посвящаю разговору с вами. И если пишу — я уверен, вы меня поймете, — то вовсе не для того, чтобы жаловаться на судьбу, просто мне думается, что описание моего конкретного случая есть картина жизни тысяч и даже десятков тысяч людей моего возраста. А это так важно — не терпеть, а смотреть правде в лицо. Умирают внутри, под корой, как ствол дерева, изъеденный в труху насекомыми.

Будь я холостым, мне бы, наверное, было проще бороться. Впрочем, трудно об этом судить. Возможно, в этом случае я бы вообще прекратил всякую борьбу. А у меня есть Элен, она меня поддерживает, подбадривает и тем не менее порой, видимо, спрашивает себя: ну что это за мужчина? Как будто я не выкладываюсь в этой борьбе. Между нами существует этот болезненный момент. Правда, мы старательно обходим его. И пока это не более чем синяк на нашей любви, но завтра он рискует стать незаживающей раной.

Мне прекрасно известно, что могло бы успокоить Элен. Ей бы очень хотелось привести меня в лоно Церкви, мне кажется, я уже писал вам об этом. Она упорно ждет от меня единственное для нее доказательство моей доброй воли, но я не способен его дать ей. Нам случается схлестываться в резких ссорах. Она упрекает меня в том, что я не молюсь вместе с ней и что в каком-то роде оставляю ей тяжесть духовного труда. И разумеется, я понимаю, о чем она тайком думает про себя, а именно о том, что я взваливаю на нее бремя материальной жизни. Спорить бесполезно. У меня есть своя правда, и этого достаточно. Ее вера мне представляется смехотворной, однако это мое личное дело. Но вот в чем заключается парадокс. Каждый из нас уверен, что другой в каком-то роде страдает нравственным увечьем, и поэтому мы никогда не могли сблизиться с ней по-настоящему.

Увы, я сделался скептиком и именно поэтому не верю в мои ежедневные потуги. Иногда мне даже кажется, будто я не живу, а играю в гусек: приходится все время возвращаться к кружку с надписью „Старт“. И снова и снова заполнять одну и ту же биографическую анкету.

Имя. Фамилия. Место и дата рождения. Отношение к военной службе. Где служил и когда. Воинское звание, если таковое имеется. Водительские права. Номер, дата и место выдачи… Затем надо перейти к учебе и научным работам, указать, каким или какими иностранными языками свободно владеешь. Потом отметить семейное положение и подробно описать трудовую деятельность. Уже смахивает на стриптиз. Однако это еще не конец, так как необходимо также описать моральные качества. И так далее, всего не упомнишь. Поскольку весь этот бумажный хлам предназначен для мусорной корзины, я ограничиваюсь лишь некоторыми самыми общими сведениями, которые просто автоматически переписываю. Мне заранее известно, что очередной бросок костей отправит меня или в колодец, или в тюрьму, или на клетку со стрелкой, указующей на „Старт“.

И абсурдная игра продолжается. А тем временем наши сбережения тают. И это при том, что мы не позволяем себе никаких излишеств. Когда-то я покупал книги. Сейчас я лишаю себя подобного удовольствия. Предпочитаю захаживать в Бобур, где и просматриваю кое-какие журналы, да и то по диагонали. Я утратил вкус к учебе. Зачем мне и впрямь учиться? Единственное, что от меня требуется, это дождаться конца дня, память о котором лишь горка окурков. Утешает, что безработных становится все больше и больше. Мы узнаем друг друга по уж не знаю каким загадочным приметам. Обмениваемся парой слов; до откровений дело никогда не доходит, поскольку в глубине души никто никем уже больше не интересуется. Остается лишь мимолетное удовлетворение от встречи. „Ах, и вы тоже!“ И каждый идет дальше своей дорогой, что никуда не ведет. И я часто повторяю себе, что подобное безразличие, медленно овладевающее сердцем, есть самая худшая форма насилия.