Рассказы - Роберт Альберт Блох

разделение не может существовать в душе человека? Стивенсон был прав лишь отчасти, когда написал "Доктора Джекила и мистера Хайда". Он представил себе диемическое преображение, изменяющее человека от одной крайности к другой. Я считаю, что существуют обе идентичности, и после того, как их разделят методом гипноза, человек сможет наслаждаться двумя видами существования — своим хорошим "я" и своей плохой ипостасью".

"В клубе они посмеялись над моей теорией. Фостер — этот напыщенный старый болван — назвал меня мечтателем. Мечтателем? Что он, мелкий ученый-химик, знает о главном таинстве жизни и смерти? Один взгляд на мою лабораторию свел бы его самодовольную душонку с ума. Остальные такие же; бумагомараки, педантичные ископаемые, называющие себя профессорами; считающие себя передовыми биологи, которых шокировало упоминание моих экспериментов о синтетическом создании жизни — что такие как они понимают? Они содрогнулись бы от вида "Некрономикона", сожгли бы его, если бы могли, как это делали их благочестивые пращуры триста лет назад. Все они охотники за ведьмами, скептики и материалисты! Мне надоела вся эта глупая свора. Судьба гения — пребывать в одиночестве. Что ж, очень хорошо. Я буду жить один, но скоро они приползут к моей двери и будут молить о милосердии! Если только сегодня все получится! Если у меня получится ввести гипнозом самого себя в двойственное состояние и его физическое воплощение! Даже современная психология утверждает, что это возможно. Спиритуализм показывает свои возможности. Древние дали мне ключ к решению проблемы, как это проделывалось раньше…. Альхазред знал многое — и только груз знаний свел его с ума".

"Два тела! Как только я смогу достичь этого состояния по своему желанию, то заполучу ключ к власти, которой люди всегда были лишены. Пожалуй, бессмертие — это всего лишь шаг вперед. После этого не будет необходимости сохранять все в тайне; не нужно будет выдавать мои исследования за безобидное хобби. Мечтатель, да? Я им покажу!"

"Интересно как проявит себя вторая форма? Будет ли она человеческой? Должно быть, иной, но лучше об этом не думать. Вполне вероятно, это будет уродливое существо. Я не льщу себя надеждой на иное. Я знаю, что злая сторона моей натуры, хоть и скрыта, но доминирует. Существует опасность, ведь зло — это неуправляемая стихия в чистом виде. Она будет черпать силу из моего тела — энергию для физического воплощения. Но это не должно отвлекать меня. Я должен попробовать. Если все получится, я заполучу власть — невообразимую мощь, — силу, способную убивать, разрушать, уничтожать! Я пополню свою маленькую коллекцию здесь, и сведу некоторые счеты с моими старыми друзьями-скептиками. После этого можно будет заняться и другими приятными делами".

"Но хватит размышлений. Я должен начинать. Я запер двери кабинета; слуги ушли на ночь, и никто не нарушит мой покой. Я не буду рисковать, используя электрическую манипулируемую машину, опасаясь неприятных последствий по окончании гипноза. Я постараюсь вызвать гипнотический транс, сосредоточившись вот на этом тяжелом полированном ноже для резки бумаги на моем столе. Между тем, необходимо сосредоточить свою волю на этом предмете, используя пение души древние молитвы, возносимые когда-то Себеку в качестве центра координации".

"Я поставлю будильник на двенадцать часов, это будет ровно через час. Его звон нарушит заклинание. Думаю, это все, что мне нужно сделать. В качестве дополнительной меры предосторожности я сделаю эту запись. Если что-то пойдет не так, я бы не хотел, чтобы все мои маленькие планы были раскрыты миру."

"Однако ничего не пойдет не так. Я практиковал самогипноз много раз, и буду очень осторожен. Это чудесное чувство — контролировать сразу два тела. Едва могу сдерживать себя — я нахожу своё тело дрожащим от рвения и в предвкушении предстоящего превращения. Сила! Очень хорошо. После того, как этот отчет будет уничтожен, я буду готов провести величайший эксперимент, который когда-либо был известен людям."

2.

Джеймс Аллингтон сидел перед затенённой лампой. На столе перед ним лежал полированный нож для резки бумаги, его лезвие мерцало. Только медленное тиканье часов нарушало тишину запертого кабинета. Глаза чародея остекленели, они сияли в свете, неподвижные как у василиска. Отражение от поверхности ножа пронзило сетчатку глаз, словно огненный луч горящего солнца, но его взор не колебался. Кто знает, какие странные процессы происходили в заколдованном разуме мечтателя; какие тонкие трансформации развивались для достижения его цели? Он заснул с твердой решимостью расщепить свою душу, разделить свою личность, рассечь свое эго. Кто знает, как? Гипноз способен на много странных вещей. Какие секретные Силы он использовал, чтобы помочь себе в этой борьбе? Какое черное развитие нечестивой жизни скрывалось в тени его внутреннего сознания; какие демоны, вызывающие зло, даровали ему его темные желания?

Это произошло словно само собой. Он вдруг проснулся и почувствовал, что больше не один в ночной комнате.

Аллингтон почувствовал присутствие другого, там, в темноте, по ту сторону стола. А было ли это другое? Не он ли сам? Чародей посмотрел на свое тело и не смог подавить вздох изумления. Казалось, он уменьшился до менее четверти своего обычного размера!

Его тело было легким, хрупким, карликовым. На мгновение он утратил способность думать или двигаться. Глаза его устремились в угол комнаты, тщетно пытаясь увидеть чьи-то скрытые тьмой движения, замершие там.

Что-то случилось. Из тьмы явился кошмар; пялящийся кошмар — чудовищная, волосатая фигура; огромная, гротескная обезьяна — отвратительная пародия на все человеческое. Оно было черным до невозможности; слюнявое, насмешливое безумие с маленькими красными глазками древней мудрости и зла; с плотоядной харей и желтыми клыками гримасничающей смерти. Оно было похоже на гниющий, живой череп на теле черной обезьяны. Оно казалось скверным и злым, первобытным и мудрым.

Чудовищная мысль одолевала Аллингтона. Вот каково его второе я — этот выродок, порожденный ужасом смертельно проклятого страха?

Слишком поздно понял чародей, какая участь его постигла. Эксперимент удался, но это было ужасно. Он не понимал, насколько зло в его человеческой природе превзошло добро. Этот монстр, эта мерзость тьмы оказался сильнее, чем был он сам, и, будучи исключительно злом, он не мог мысленно подчиняться другому его Я. Теперь Аллингтон посмотрел на него чудовище с новым страхом в глазах. Оно было похоже на существо из преисподней. Все в его внешности, скрывавшейся за ухмыляющейся пародией на лицо, было грубо, непристойно и нечеловечески. Звероподобное тело напоминало тени, что крадутся возле могил или скрываются в глубочайших закоулках нормальных умов. И все же в нем Аллингтон признал безумную, атавистическую карикатуру на самого себя — всю похоть, жадность, безумные амбиции,