Ты его не знаешь - Мишель Ричмонд

Я старалась унять дрожь в голосе, чтобы не выдать страха.

— Часа через два вы наконец вышли. И первой моей мыслью было, что вы совсем не такой, как я ожидала. Внешность, ваш словесный портрет — да, их Торп передал верно. Но все остальное — манера двигаться, говорить, — здесь он дал маху.

— Само собой. Он же никогда меня не видел.

— Как это?

— Да вот так, — пожал плечами Мак-Коннел. — В книге ему удалось создать впечатление, будто он часами беседовал со мной, а на деле мы с ним поговорили один раз, по телефону, пять минут. — Он потер двумя пальцами козырек кепки; ткань на этом месте потускнела и замаслилась. — А чего вы ожидали?

— Что на вид вы более… ну не знаю… опасный, что ли. Думала, в вас будет что-то такое… — Я запнулась от удивления: это я ему рассказываю?

О чем именно тогда думала, я хорошо помню, — о том, что обнаружу в нем нечто определенно нездоровое — во взгляде ли, в манере держаться, — явную отметину убийцы. Но ничего такого не было.

— Вы поехали в город поездом, — продолжала я. — Я бросила машину и последовала за вами. Кончилось тем, что вы зашли к «Энрико» на Северном пляже, а я устроилась за дальним столом и смотрела, как вы едите. Потом я уже больше не ходила к вам в университет, зато каждый понедельник являлась к «Энрико». И каждый раз там были вы — неизменные спагетти под соусом маринара, вода со льдом, под конец эспрессо. Всегда один, всегда за работой, черкаете себе в блокноте, будто вокруг никого и ничего. Я не снимала ни шляпы, ни очков, но была уверена, что рано или поздно вы меня узнаете.

Мак-Коннел поерзал на стуле. Освещенное пламенем свечи, его лицо поражало. Теперь я понимала, что Лила нашла в этом лице — привлекательную угловатость, глубину глаз с огромными зрачками, большой, твердо вылепленный благородный рот.

— Я и узнал, — проговорил он.

— Узнали?

— Конечно. Лила показывала мне фотографии — те, где вы вместе в Европе, — и вдвоем на пляже, детские фотки. И у Торпа в книге были фотографии. Но даже если б я не видел ни одной карточки, я бы догадался.

Голос его стал глуше, а взгляд переходил с моих глаз на рот, на шею. Я быстро глянула в сторону кухни — где там Мария? — но той не было ни видно ни слышно.

— Почему же вы ничего не сказали? — спросила я.

— Полагал, что однажды вы сами ко мне подойдете. Я бы с удовольствием поговорил с вами. Перед смертью Лилы я несколько месяцев подряд виделся с ней практически ежедневно. Если не считать времени, которое я проводил с сыном, она была лучшим событием каждого дня. Я любил говорить с ней. Более того, любил слушать ее. А потом ее не стало. Вы были так похожи на нее, и я все думал: а что, если вы и говорите как она? Мне хотелось услышать ваш голос. Но вы все сидели в углу и караулили.

— Я прикидывала, как бросить вам в лицо обвинение. Только вот храбрости не могла набраться. Хоть место и людное, а кто знает, как вы себя поведете… И вдруг вы исчезли.

Одно время — и довольно продолжительное, несколько лет — я искала Мак-Коннела повсюду. Искала так истово, что не раз и не два мне казалось — нашла! В толпе на улице мелькнет профиль, бросаюсь к человеку и понимаю — нет, не он. Или в музее замечу знакомый поворот головы, жест, подкрадусь бочком, тут человек обернется — и иллюзия рассеивается.

После смутного года лихорадочного секса и пьянок, последовавшего за смертью Лилы, я лет десять не заводила серьезных отношений — короткие, ни к чему не обязывающие связи, не более. Я не желала раскрывать свое сердце. Тогда я оправдывала себя тем, что слишком занята, и только позднее поняла: дело было в Питере Мак-Коннеле. Я окружила его личность неким мифом. Он нанес такой непоправимый урон нашей семье и настолько занимал все мои мысли, что никто другой не мог вызвать в моей душе столь же глубоких переживаний. То, что я испытывала по отношению к Мак-Коннелу, было ненавистью, а по силе с крепко засевшей ненавистью никакой любви не сравниться. Чтобы любовь тобой завладела, для нее должно найтись место в душе и в сердце, а в моем сердце места хватало лишь для гнева.

— Почему вы это сделали? — тихо спросила я.

Полжизни я задавала себе этот вопрос. И уже давно потеряла надежду найти ответ. В тот момент у меня и в мыслях не было поверить его словам о собственной невиновности. Слишком долго я не сомневалась в его вине, чтобы так легко дать себя разубедить.

Я ждала. Он сидел, глядя попеременно то на свои руки, то на меня. Из кухни вышла Мария с полной банкой мух. Подошла к подоконнику, где выстроились в ряд ее «венерины мухоловки», открыла банку и осторожно потрясла над растениями. И тут Мак-Коннел заговорил:

— Послушайте и постарайтесь понять. Я этого не делал.