Сыграй мне смерть по нотам... - Светлана Гончаренко

— В каких это отношениях? Не сочиняй, пожалуйста! Она именно ребёнок и вредничает совершенно по-детски. Делает всё назло! Я ей как-то говорила, что девочки должны очень осмотрительно начинать половую жизнь. Она в ответ связалась с этим гнусным Вагнером. Я просила её не портить чудесные волосы заколками — она тут же обстриглась почти наголо. И так во всём! Я знаю, она меня ненавидит. Из-за него. И из-за нас с тобой. Мы никогда не будем счастливы!

Ира проговорила это жалобным дрожащим голосом.

— Ерунда, — ответил Смирнов твёрдо. — Скоро всё кончится, если ты приняла окончательное решение. Тогда хорошо будет всем. Даже ему. И ты наконец поймёшь, что Даша не ребёнок, а расчётливая маленькая женщина с весьма твёрдым характером. Ребёнок у меня ты — глупый, милый, доверчивый ребёнок. Даша-то правильный выбор сделает, она умница. И тогда мы уедем. Только будь с нею построже в принципиальных вопросах. В каких, ты знаешь.

— А «Багатель»? — канючила Ира.

— Я что-нибудь придумаю, помогу тебе.

— Не мне, а ей!

— И ей тоже. А сейчас иди! Созвонимся. Мне репетировать надо. Я всё бегал по нашим делам, а эти халтурщики совсем распустились. Полина нервничает, ничего у неё не получается. К тому же какой-то старый осёл в бабьей кофте притащился учить её аккомпанементу. Она едва не въехала ему в рыло, и до сих пор психует — слышишь, что вытворяет? Колотит по клавишам, как дровосек. Если б Даша была на её месте! Не хочет. Тоже тебе назло, наверное.

— Ты её любишь? — вдруг довольно громко спросила Ирина.

Самоваров увидел в зеркале её покрасневшие от огорчения глаза и нос. Смирнов после паузы переспросил:

— Кого я люблю?

— Полину.

— Ну, сколько можно об этом, Ира! Что за нелепые вопросы! Мы тут, в конце концов, не одни.

Он имел в виду Самоварова, который тактично уткнулся в свою решётку.

Работа над экраном подходила к концу: батареи совсем не стало видно. Смирнов и его таинственная Ирина наконец расстались. Из Мраморной гостиной донеслись властные вскрики руководителя:

— Стоп, стоп, стоп! Забыли обо всей галиматье, которую вы только что тут проорали. Поехали сначала!

Не слишком-то приятно сделаться невольным свидетелем чужого, вполне личного разговора. Ещё противнее при этом знать, что тебя считают чем-то вроде мебели или бронзового истукана. Самоваров теперь даже жалел, что сидел у своей решётки тихо, как мышь, вместо того, чтоб нарушать идиллию тайного свидания стуком молотка или надсадным кашлем. А ещё показалось ему, что хотя Ирина и Смирнов давно ушли, он до сих пор в аванзале не один.

Он окинул глазом окна, зеркала, консоли и прочие достопримечательности интерьера. Аванзал был пуст. Вдруг Самоваров заметил, что золотисто-жёлтая портьера, которая скрывала запасной выход, слабо и неестественно колыхнулась. Может, показалось? Драпировка могла, конечно, поддаться и банальному сквозняку, однако из-под её сборчатого края явственно высовывались носки лакированных туфель!

«Что за чёрт! Как в шпионском кино, где за портьерами скрываются наёмные убийцы», — подумал Самоваров.

Он резко шагнул в сторону жёлтых штор. Драпировка в ответ зашевелилась, и из-за неё вышла рослая девочка в коротенькой юбке и в белой блузке с галстучком. Смирновский ангелочек!

Самоваров сразу узнал эту особу с рыжими хвостиками, наивно болтающимися вдоль щёк. Именно она дирижировала «Ключами» в отсутствие Цезаря-Смирнова. По её лицу неровно — на носу и щеках погуще — было посыпано жёлтыми веснушками. Её веки нежно розовели, а глаза были такие, какие часто встречаются у рыжих — синие, как спелый сизый виноград. Рыжина её волос Самоварову показалась фальшивой, а сама девица — крайне противной. То, что она пряталась за портьерой и подслушивала, было гадко, но, должно быть, вполне естественно для невоспитанного подростка.

Самоваров насторожился: надо бы посмотреть, не оторвала ли эта особа, стоя за драпировкой, ручку от служебной двери. И не написала ли несмываемым маркером какой-либо гнусности?

Самое неприятное было то, что, явившись из-за портьеры, рыжая ничуть не смутилась. Наоборот, она улыбнулась Самоварову, кокетливо потрясла хвостиками и приложила палец к губам — молчи, мол. Затем она направилась в Мраморную гостиную, издевательски поигрывая крепкими ногами в розовых ангельских колготках и поблескивая лакированными туфельками. Когда она скрылась за дверью, пение детей-лауреатов пресеклось, и недовольный голос руководителя Смирнова смешался с резкими скрипами со стороны его жены. Рыжая девочка не оправдывалась.

«Гадкий ребёнок. Когда она успела сюда забраться?», — подумал Самоваров, отодвигая жёлтые шелка и тщательно осматривая служебную дверь.

Рыжая шпионка ничего не испортила, но в том тесном пространстве, где она пряталась, в складках портьеры, в окружающем воздухе витал настоявшийся душок призывно-сладкого парфюма и тёплого женского тела. Душок этот очень разнился с благородными лаковыми и древесными ароматами, которые обычно царили в аванзале.

Самоваров вдруг понял, почему рыжая девочка в короткой юбчонке так ему не понравилась. Она вовсе не была ребёнком! «Ряженая! Ей лет двадцать пять, не меньше, — осенило Самоварова. — Она просто одета школьницей. В «Ключах» поют ещё несколько подобных деток с фигурами Паваротти. Тоже ряженые? Но зачем?..»