Риск - Дик Фрэнсис

26 марта, суббота. В утренней сумке лежал свежий хлеб, свежий сыр и свежие помидоры. Кто-то сходил на берег за покупками. Еще в сумке нашлась дополнительная бутылка воды и обмылок. Я взглянул на мыло и начал гадать, дали мне его по доброте или потому, что от меня воняло. А потом в душе вдруг ярким пламенем вспыхнула надежда: неужели они надумали освободить меня и дали мне мыло для того, чтобы я вышел на волю чистым.

Я снял с себя всю одежду и вымылся с головы до ног, использовав носок вместо мочалки. После недели бесплодных экспериментов с соленой морской водой из уборной я испытывал сказочное физическое удовольствие, хорошенько намыливаясь. Я вымыл лицо, уши и шею и был бы не прочь узнать, как выгляжу с бородой.

После водной процедуры, надев рубашку и белье, которые давнымдавно нуждались в стирке, я позавтракал.

Потом я прибрал каюту, свернул одеяло и свою лишнюю одежду, аккуратно сложил вещи.

А потом я еще очень долго не решался признать, что моя трепетная надежда беспочвенна. Никто не пришел, чтобы выпустить меня.

Поразительно, как быстро самая желанная роскошь становится обыденной, приедается и уже не приносит радости. В темноте я тосковал по свету. Теперь, когда у меня был свет, я принимал его как должное и жаждал простора для движений.

Каюта имела треугольную форму, каждая из трех сторон не превышала шести футов в длину. Койки по правому борту, уборная и парусные рундуки по левому занимали почти все пространство. Посередине оставался проход шириною в два фута у двери, он резко сужался всего через четыре фута и сходил на нет в глубине каюты там, где койки соприкасались с первым из рундуков. Свободного места хватало ровно на два маленьких шага или на один большой. Любые попытки проделать упражнения типа "согнуть-коленируки-вытянуть" сопровождались незапланированным контактом с деревянными частями. Около двери каюты в целом хватало места, чтобы постоять на голове. Я стоял пару раз.

Что доказывает, как легко свихнуться. Во второй раз, опускаясь, я с размаха стукнулся лодыжкой о край рундука и решил отказаться от йоги. Если бы я рискнул сесть в позу лотоса, я застрял бы навеки.

Я испытывал постоянную потребность кричать во все горло. Я понимал, что никто меня не услышит, но это непреодолимое желание не подчинилось доводам рассудка. Оно было порождено растерянностью, гневом и клаустрофобией, развившейся за неделю вынужденного заключения. Я знал, если поддамся искушению и начну орать и вопить, то закончу, наверное, бурными рыданиями. Спасало то, что я ни на миг не забывал: кто-то, вероятно, надеялся довести меня именно до такого состояния. Отчаянный крик звучал и звучал в моем мозгу, и я не мог остановить его, но он хотя бы не вырывался наружу.

Окончательно смирившись с мыслью, что еще не настал день Исхода, я провел довольно много времени, созерцая отхожее место. Не метафизически, механически.

Все, что находилось в каюте, было либо встроенным, либо мягким. С самого начала меня постарались лишить потенциального оружия или инструментов.

Пищу приходилось есть руками, и она прибывала в бумажной или пластиковой упаковке, если таковая вообще имелась. Никаких тарелок. Ничего металлического, фарфорового или стеклянного. Из светильника не только вывинтили электрическую лампочку, отсутствовал также и сам плафон, которому, по моим представлениям, полагалось там находиться.

Карманы моего костюма опустошили. Пилка для ногтей, которую я обычно носил в нагрудном кармашке, исчезла вместе с ручками, прицепленными изнутри; из брюк пропал перочинный нож.

Я сел на пол, поднял крышку и вблизи тщательно изучил устройство туалета.

Унитаз, сливной рычаг, насос. Множество труб. Запорный кран, регулирующий подачу морской воды.

Море в два счета разносит на куски хлипкие конструкции; эта была сделана прочно и надежно, и могла выдержать любые удары волн.

Рычаг крепился сзади шарниром к встроенному стояку арматуры. Спереди его венчала деревянная рукоятка. Примерно на расстоянии одной трети длины от задней стенки к нему был прикреплен шатун, соединенный с насосом, чтобы поднимать и опускать поршень. Длина рычага, от ручки до шарнира, равнялась приблизительно восемнадцати дюймам.

Я смотрел на этот рычаг с вожделением, точно насильник, но не представлял, как овладеть им без инструментов. К шарниру и шатуну рычаг крепился болтами с гайками, и, похоже, затягивал их сам Атлас. В раунде против гайки большой и указательный пальцы не имели шансов. Я пытался так и этак открутить ее в течение двух дней.

Гаечный ключ. Королевство за гаечный ключ, думал я.

Но как быть, если гаечного ключа нет и в помине? Я попытал счастья с рубашкой. Ткань немного защищала руки, ослабляя давление на кожу и кости, но не давала никакого дополнительного преимущества. Гайки стояли незыблемо, словно скалы. Это напоминало попытку поменять колесо машины с помощью пальцев и носового платка.

Брюки? Плотная материя соскальзывала чаще, чем тонкая рубашка. Я попробовал пояс брюк и нашел, что с ним работать намного удобнее. С обратной стороны к брючному поясу обычно пришивают корсажную ленту, снабженную двумя узкими полосками ребристой резинки. Истинное предназначение такого корсажа – поддерживать брюки без ремня, упруго стягивая их на талии поверх заправленной рубашки. Я использовал брючный корсаж вместо гаечного ключа, он плотнее садился на гайки, чем сами штаны или рубашка, вселяя некоторую надежду на успех. Но я не добился результатов, несмотря на тяжкие усилия.

День прошел однообразно. Я по-прежнему сидел на полу и бесплодно пытался отвинтить гайки, которые невозможно отвинтить, просто потому, что больше нечем было заняться.

На ужин снова консервированная ветчина. Я тщательно счистил жир и съел постный кусок. Люк оставался открытым. Я поблагодарил за мыло и не задавал вопросов.

Воскресенье. Еще одно воскресенье. Никто не имел права держать меня взаперти так долго и без объяснений. За бортом вовсю бурлила непростая современная жизнь, а я сидел под замком в душной и тесной клетке, как человек в железной маске или почти, как он.

Я пустил в ход жир, снятый с ветчины; я намазал салом гайки, решив проверить, будет ли от этого какой-нибудь толк. Большую часть дня я провел, разогревая шатунную гайку пальцами, растирая жир вокруг ее граней и скручивая ее штанами. Ничего не получилось.

Время от времени я вставал, потягивался и карабкался вверх, чтобы посмотреть, заслоняют ли еще обзор свернутые паруса, и всегда находил их на месте. Я снова немного почитал триллер. Я-закрыл крышку туалета, сел на нее и примерно час любовался стенами. Я слушал крики чаек.

Моя обычная жизнь будто осталась далеко позади. Действительность протекала в недрах парусного отсека. Действительность являлась загадкой. Действительность была бездной свободного времени, сводившей с ума.

* * *

Не спеша опустился воскресный вечер, стемнело, и медленно наступил понедельник. Моряк принес мне завтрак намного раньше обычного. Подняв наверх пустую сумку, он начал закрывать люк.