Любовь по контракту, или Игра ума - Карина Тихонова

с ненавистью оглянулся на жену. – За четверки била. За порванное платье. А это платье, прости господи, давно выбросить пора... Я говорил ей, просил, чтоб она не обижала девочку. Я, говорит, не обижаю, а воспитываю... И я верил. Боялся не верить. Только теперь точно знаю: не воспитывала она ее, а ненавидела. Не понимаю, только, за что? Женщины такие сложные существа... Дурная кровь, говорит, вся в мать... Впрочем, я не о том.

Он приложил ко лбу трясущуюся руку, напряженно вспоминая, что хотел сказать.

– Да... Так вот, я хочу вас просить не брать у нее показаний. Или как у вас это называется? В общем, не учитывайте их, пожалуйста. Юлька моя – нормальная девчонка, может, и не лучше других, но и не хуже. А что из дома сбежать пыталась, я ее не виню. Сами видите, ей очень не повезло с отцом. А матери вообще никогда не было. Но в этом-то она не виновата?

Он обвел суд умоляющим взглядом, превращаясь в прежнее забитое существо.

– У вас все? – спросила Тата, не глядя на него.

– Все, – ответил Барзин покорно.

– Вы свободны.

Он развернулся и пошел к выходу. В зале царила полная тишина, только всхлипывала изредка Юлька. Барзин, спотыкаясь, шел к двери. Вдруг он остановился, посмотрел на дочь и попытался что-то сказать. Зрители затаили дыхание, но он, мучительно поискав нужные слова, махнул рукой и вышел. Дверь за ним захлопнулась, как капкан.

– А я? – вдруг спросила мадам Барзина, она же мачеха.

Тата вскинула на нее глаза. Минуту медленно рассматривала женщину с тем брезгливым интересом, с каким рассматривают заспиртованных уродцев в кунсткамере. Под ее неторопливым взглядом женщина мучительно покраснела.

– Вы...

Тата закашляла, и я испугался, что она скажет нечто, не связанное с материалами дела. Но моя однокурсница справилась с собой и ответила:

– Вы тоже свободны....

И, глядя в удаляющуюся спину Барзиной, я понял: мы выиграли.

– Прошу адвоката подойти ко мне, – сказала Тата ледяным голосом. Я встрепенулся и быстро подошел к столу.

– Никита, я готова извинить кое-какие хитрости, но балагана не потерплю, – тихо сказала Тата.

– Могу поклясться своим сыном, что ничего подобного не планировал, – ответил я.

– Нет-нет, – поспешно отказалась Тата. – Давай детей сюда впутывать не будем. Ты уверен, что показания Левицкой имеют отношение к делу?

– Уверен.

– Хорошо.

Тата откинулась в кресле и велела секретарю.

– Пригласите следующего свидетеля.

Не буду вас утомлять. Марина сделала для меня, а точнее говоря, для Юльки, много хорошего. Особенно запомнилась мне одна ее фраза, которая, думаю, во многом повлияла на настроение суда.

– Скажите, – спросил я, – считаете ли вы Юлю Барзину виновной в том, что ваши отношения с мужем распались?

– Если бы я так считала, – спокойно ответила Марина, – то не стала бы вносить залог за ее освобождение.

В зале зрители снова бурно зашептались, а Тата постучала ладонью по столу.

– Скажу больше, – продолжала Марина после маленького колебания. – Я не виню ее даже в убийстве Вацлава. Иначе не стала бы нанимать вас для ее защиты.

– Спасибо, – сказал я, беззвучно шевеля губами. Она кивнула. Вслух я добавил:

– У меня нет вопросов.

Валентина Ивановна и Верочка Астротянц на фоне предыдущих свидетелей выглядели пресно. Сказали то, что я ожидал услышать, и никаких осложнений не возникло. Прокурор немного побарахтался для приличия, но думаю, что и он уже понял, каков будет вердикт. И не думаю, что он счел его несправедливым.

Тата объявила о закрытии заседания, и присяжные удалились. Сначала им предстояло пообедать за счет нашего прижимистого государства, а потом они начнут совещаться. Когда Юльку уводили, она бросила на меня вопросительный взгляд.

Я улыбнулся, и она скромно опустила глаза, чтобы скрыть торжество.

– Мы можем идти? – спросила Верочка.

– Да, конечно, – ответил я. – Спасибо, что пришли.

Она немного потопталась на месте.

– Господи, какая жуткая женщина, – пробормотала Вера. Покачала головой и добавила:

– Теперь я понимаю, почему Юлька домой возвратиться не могла.

– Никита Сергеевич, мы пойдем, – сказала Валентина Ивановна и взяла Веру под руку. – Можно попросить вас об одолжении?

– Для вас – что угодно, – галантно сказал я.

– Позвоните мне вечером, когда вернетесь. Уверена, что Юле дадут не очень много, но все же хочу знать...

– Обязательно, – пообещал я.

Они медленно пошли по длинному коридору суда, как вдруг Головлева что-то сказала Вере, и быстро вернулась назад.

– Вы знали? – спросила она меня.

– Что?

– То, что Юля ей не дочь?

– Нет, – признался я со стыдом.

– Я должна была догадаться, – сказала Валентина Ивановна, глядя прямо перед собой. – Так ненавидят только чужого ребенка.

Она вздрогнула, оторвала взгляд от точки в пространстве и протянула мне руку:

– До свидания.

Я с удовольствием ответил ей крепким рукопожатием и кивнул головой. Она вернулась к Верочке, снова взяла ее под руку и они покинули пенаты правосудия. Только тогда я заметил, что в кресле остался сидеть еще один человек. Я подошел и сказал.

– Спасибо.

– За что? – не поняла Марина.

– За то, что ты сказала и про залог, и про то, что сама меня наняла... И за то, что позволила немного потрепать светлую память покойного...

– Ты ведь меня за этим и пригласил? – перебила Марина и встала с кресла.

– В общем, да, – сознался я, – только не ожидал, что ты будешь настолько откровенной.

Марина коротко дернула бровями, не глядя на меня. «Ах, так!» – говорила она взглядом. Мы немного постояли молча.

– Ты торопишься? – спросил я.

– Нет.

– Я собираюсь пообедать. Составишь компанию?

Она удивилась.

– А как же... приговор?

– Мне позвонят, когда присяжные будут готовы, – ответил я. – Они, кстати, тоже люди, и тоже обедают. И кстати, за счет государства. Так что торопиться не будут.

– Понятно.

Маринка подозрительно посмотрела мне в глаза.

– Ты не из вежливости предлагаешь?

– Нет-нет, боже упаси – торопливо ответил я. – Мне, правда, хочется.

Маринка постояла в нерешительности и медленно двинулась впереди меня на выход. Я шел, чуть отстав, в шлейфе знакомых горьких духов. Как я, оказывается, за ней соскучился!

– Куда поедем?