Пассажир без возврата - Алексей Небоходов

Дмитрий медленно провёл ладонью по подбородку, словно что—то обдумывал.

– Он верит, что по—прежнему там?

Чиновник взглянул на него чуть дольше, чем было необходимо.

– Именно.

Варвара убрала руки со стола.

– Что он говорит?

Чиновник чуть повёл плечами, давая понять, что обсуждение этого вопроса не предусмотрено.

– Разговоры с ним ведут специалисты.

– А мы их не ведём, – с сухой уверенностью заключил Виталий, подчёркивая, что их отдел полностью отстранён от общения с Пятаковым.

Специалисты работали с ним в закрытом режиме, и триста второму отделу запрещено было вмешиваться, даже если в их руках находятся ключевые сведения. Это было не просто ограничение – это означало, что им предлагали забыть о его существовании. Под этим скрывался негласный приказ: не задавать вопросов, не интересоваться, не пытаться разобраться. Любая попытка пролить свет на его судьбу наткнулась бы на стену молчания, возведённую не только бюрократией, но и страхом перед тем, что может скрываться за пределами человеческого понимания.

Чиновник не ответил, давая понять, что дальнейшее обсуждение бессмысленно.

Они понимали, что с этим разговором можно сделать многое. Можно углубиться в расспросы, потребовать больше информации, попытаться найти способ встретиться с Пятаковым. Но каждый из них уже знал, чем это закончится.

История этого человека была закрыта. Лифтаскар не отпускает своих. Даже если человек физически возвращается, часть его остаётся там.

А правительство всегда знает, как убрать неудобную правду.

Белоусов медленно выдохнул, провёл ладонью по столу, словно проверяя гладкость поверхности, прежде чем заговорить. Его взгляд последовательно задерживался на каждом из присутствующих, но в нём не было ни сочувствия, ни удовлетворения – только холодная уверенность в своей правоте.

– Правительство не намерено предавать это дело огласке. Всё пойдёт в архив.

Его голос звучал ровно, почти монотонно, без тени сомнения или колебания. Как если бы он говорил о чём—то обыденном, о чём не стоило долго размышлять.

Варвара слегка склонила голову, изучая его лицо, но Белоусов не отвёл взгляд. Она знала этот тон – не оставляющий пространства для дискуссий, не подразумевающий возражений. Её пальцы медленно сжались в кулак, но она промолчала, позволяя говорить другим.

Рядом с ней Дмитрий нахмурился, напряжение проступило в его челюсти, в том, как он чуть подался вперёд, пытаясь уловить хоть малейший намёк на возможность что—то изменить.

– То есть… Всё, что мы сделали, всё, через что мы прошли – просто исчезнет?

В его голосе звучала не только усталость, но и недоумение. Неужели можно стереть всё так легко, будто ничего и не было? Ему казалось, что их борьба, все эти недели, каждая жертва, каждый их шаг должны были хоть что—то значить. Но теперь его вынуждали принять, что всё это окажется в папках, которые никто больше не откроет.

Чиновник, сидевший по левую руку от Белоусова, с лёгким раздражением поправил очки, передвинул стопку документов, раскрыл тонкую папку с записями. Он не спешил отвечать, будто подчёркивая тем самым собственную значимость в этом разговоре.

– Исчезнет. Официально этого не существовало.

Он произнёс это так, словно объяснял очевидное, как будто отсутствие в документах означает отсутствие в реальности. Дмитрий сжал губы, едва заметно покачал головой:

– Но мы—то знаем, что это было.

– Вы знаете. Мы знаем. Но этого недостаточно, чтобы изменить существующую систему, – чиновник закрыл папку, сложив руки на столе. – Есть вещи, о которых не пишут в новостях и не обсуждают в кабинетах. Это – одна из них.

Он говорил уверенно, но без особого интереса. Для него это было просто очередное дело, которому уже нашли место в системе.

– Вы же понимаете, что это не конец? – тихо, но твёрдо произнесла Варвара.

Чиновник перевёл на неё взгляд, но не ответил сразу. Его лицо оставалось бесстрастным, но в глазах скользнуло что—то похожее на мимолётное раздражение.

– Конец – это то, что фиксируют в отчётах. А что происходит дальше – уже не наша забота.

Белоусов чуть заметно сжал пальцы и постучал ими по поверхности стола, словно давая понять, что разговор затягивается:

– Мы выполнили свою работу.

– Мы закрыли портал. Мы уничтожили секту. Но что, если они восстановят свои позиции? Что, если Лифтаскар найдёт новый путь? – голос Виталия звучал сдержанно, но в его взгляде не было сомнений.

Чиновник снова поправил очки, сделал короткую паузу, а затем чуть наклонился вперёд, словно объясняя что—то особенно упрямым детям.

– Если это произойдёт, то это будет уже другим делом. И им займутся, вероятно, другие люди.

Наступило молчание, в котором всем стало ясно: они больше не являются частью этой истории. Их вытеснили, их лишили права довести начатое до конца. Всё, что они сделали, превратилось в закрытую страницу, которую никто не собирался перечитывать.

Лиза всё это время молчала, но теперь подняла взгляд и заговорила впервые:

– Мы должны были узнать правду, чтобы её скрыли?

Чиновник вздохнул, сложил руки в замок, посмотрел на неё так, будто разговаривал с человеком, который слишком поздно осознал, в какую игру его втянули.

– Иногда правда – это роскошь, которую нельзя себе позволить.

Лиза покачала головой.

– То есть мы просто вычёркиваем всё, что было? А что насчёт тех, кто погиб? Тех, кто не вернулся? Они тоже не существовали?

– Никто не просит вас забывать. Но помнить – это одно, а действовать – совсем другое.

– То, что нельзя изменить, должно быть предано забвению? – голос Варвары прозвучал спокойно, но в её глазах было холодное несогласие.

– Это называется реальностью, товарищ Смолина.

Молчание стало особенно тяжёлым. Они понимали, что их роль в этой истории закончилась. Они сделали то, что должны были сделать, но теперь у них отбирали даже право оглянуться назад.

Правительство всегда знало, как хоронить правду. И сегодня они наблюдали этот процесс воочию.

Лиза сжала пальцы, её лицо оставалось бесстрастным, но в глазах вспыхнула едва сдерживаемая ярость. Она смотрела на чиновника, ожидая объяснений, которых никто не собирался давать. Воздух в комнате стал ещё тяжелее, будто застыв между тем, что уже сказано, и тем, что никто не осмеливался произнести вслух.

– А как же остальные? – её голос прозвучал ровно, но под этой сдержанностью чувствовалось напряжение. – Секта же не только в России!

Она не задавала этот вопрос ради риторики. Это был вызов. Ей не хотелось верить, что всё закончится именно так – под грифом секретности, в молчаливом согласии с тем, что за пределами этой комнаты продолжит существовать нечто, что никто не рискнёт остановить.

Виталий, до этого молча наблюдавший за обменом репликами, резко повернул