Ситцев капкан - Алексей Небоходов

приставы, а Маргарита, прикинь, решила не открывать. Сидела в гостиной и пила чай, будто ничего не происходит. Пришлось вызывать взломщика – дверной замок, между прочим, стоил больше, чем моя квартира. Вломились, а там она в халате, на лице ни одной эмоции. Просто смотрит в упор, будто эти люди – не приставы, а мальчики из доставки пиццы.

Гриша представил это зрелище: Маргарита – вся в белом, с идеальной укладкой и тем самым фирменным взглядом, который умел делать из любого собеседника ничтожество. Даже когда её лишили адвокатов и надели электронный браслет, она наверняка сумела бы презирать весь мир, не моргнув глазом. Смешно, что именно её – самую хищную, самую подготовленную к катастрофам из сестёр – добила первой эта театральная, показная справедливость.

– Дом, говорят, теперь туристам показывают, – добавила Вера. – Местные организовали экскурсии: «посмотрите на руины великой династии». А на заборе кто-то написал баллончиком: «СОВЕСТЬ НАКОНЕЦ ТО НАШЛА ДОМ». Пресса в восторге, народ носит цветы к воротам, как на похороны. А Маргарита сидит внутри, ни с кем не говорит и даже не пытается позвонить своему бывшему – помнишь того лысого владельца автосалона? Он теперь выставляет её подарки на «Авито». Вот такая честь – на продажу.

Гриша слушал и с каждой новой деталью ощущал странное раздвоение: с одной стороны, он ждал этого момента, ждал, что все они испытают хотя бы крупицу того, через что пришлось пройти ему и матери. С другой – само торжество оказалось до смешного пустым: будто вместо мести он получил только горсть пепла и теперь должен на ней строить что то новое.

– А Софья? – спросил он, чтобы не молчать.

– Софья – молодец, – сказала Вера, и в голосе впервые за весь разговор прозвучали настоящие эмоции, почти нежность. – Она подала документы в медицинский, хочет улететь учиться за границу. Говорит, будет врачом, чтобы доказывать: не все Петровы – подонки. Красивая попытка. Я даже поставила ей лайк в соцсетях, хотя, сама понимаешь, сейчас мне опасно светиться.

Он представил Софью – слишком живую, чтобы долго сидеть в золотой клетке. Вспомнил, как она смеялась, как мечтала сбежать «в нормальную жизнь» и как не смогла ничего сделать, когда над ней захлопнулась семейная клетка. Теперь, когда клетка распалась, Софья первая выбралась наружу, даже если пришлось бежать через осколки.

– Лиза, – сказала Вера, – ушла совсем по-тихому. Говорят, на юг, к родственникам. Может, и правда ушла: её «Инстаграм» не обновляется, и никто точно не знает, где она. Знаешь, иногда я думаю, что она была единственная не из этого теста. Просто хотела остаться живой, а не победить любой ценой.

Вера замолчала, давая ему время всё это переварить. Гриша молчал – уже не потому, что не знал, что сказать, а потому что внутри всё будто остановилось. Он думал, что после финала этой длинной шахматной партии почувствует себя освобождённым, но вместо этого ощутил привычную пустоту, только холоднее прежнего.

– Ты их всех переиграл, – повторила Вера, теперь уже тише, почти шёпотом. – Даже не знаю, радоваться или бояться за тебя.

– Я никого не переигрывал, – сказал он.

– Не скромничай, – усмехнулась Вера. – Даже если и не планировал, получилось эффектно. По всему городу говорят, что это «дело года». Твой проект мести вышел в тренды даже без хэштегов.

Он смотрел в окно, на то, как зажглись фонари, и думал: странно, что всё это не вызывает ни радости, ни облегчения. Только усталость – такая глубокая, что её не сдвинуть ни разговорами, ни вином, ни новой жизнью.

Он помолчал.

– Ты где сейчас? – спросила Вера, и на этот раз в её голосе не было ни капли иронии. Только усталость, которую обычно не показывают даже близким друзьям.

– В Москве, – признался он. – Дома.

Слово «дом» почему-то застряло у него в горле, хотя он никогда раньше не испытывал к этой квартире особых чувств. Просто квартира, просто адрес, просто бабушка Валя с её привычкой заваривать чай в два часа ночи. Но теперь эта кухня с облупившейся кафельной плиткой и видавший виды диван казались последним убежищем, куда никто не доберётся.

– Хочешь встретиться? – спросила Вера, стараясь говорить нарочито легко, но Гриша услышал в её интонации что-то новое, почти неузнаваемое. – Я могу выбраться, если нужно.

Он представил, как они сидят в кафе на Цветном бульваре, где официанты носят фартуки до пола, а кофе стоит дороже, чем бутылка вина. Представил, как Вера делает вид, что не замечает взгляды людей за соседними столиками – ведь теперь он, оказывается, местная знаменитость. Представил, как она пытается его рассмешить или придумать план побега, только чтобы не обсуждать то, что на самом деле важно.

Он подумал, что когда-нибудь эта встреча обязательно состоится – и не ради отчёта о чужих неудачах, а чтобы оба убедились: выжили. Но не сейчас.

Он покачал головой, хотя она этого не могла увидеть.

– Не сейчас, – сказал он. – Мне пока нужно побыть одному.

Он ожидал, что она начнёт спорить, настаивать, убеждать, что одиночество – худший советчик. Что предложит хотя бы позвонить позже или встретиться в полутёмном баре, где никто не узнает их по голосам. Но Вера промолчала, и в её молчании не было ни упрёка, ни обиды. Только согласие – тихое и взрослое, как у людей, которые слишком хорошо друг друга знают.

В это мгновение он понял, что их диалог – и есть настоящая встреча. Больше не нужно соревноваться, кто сильнее или умнее, кто первый соскочит с темы или кто первым рассмеётся. Всё уже сказано, всё уже случилось. Оставалось только принять себя такими, какими они стали.

На том конце провода повисла тишина: не та, прежняя, когда оба молчали, выжидая, кто первый сдастся, а почти уважительная.

– Ладно, – сказала она. – Я пока на связи. Если что – пиши.

– Хорошо, – сказал он.

– И, кстати, – добавила она, – если вдруг решишь снова сыграть в мстителя, предупреждай заранее. Я за тобой, конечно, поспеваю, но каждый раз рисковать работой и репутацией – не совсем моё хобби.

Он улыбнулся – на этот раз искренне.

– Не думаю, что это когда-нибудь повторится, – сказал он.

– Мало ли, – ответила она. – Знаешь, в этом мире только три вещи вечны: тупость, память и твоя способность портить людям жизнь даже тогда, когда они этого не заслуживают.

– Спасибо, – сказал он.

– Не за что, – отозвалась она, и в голосе было что-то почти дружелюбное, хотя он понимал, что у людей вроде неё такие чувства не бывают по-настоящему.

Они повесили трубку почти одновременно. Григорий долго сидел на