Винтовая лестница. Стена - Мэри Робертс Райнхарт

Я же для нее что-то вроде компаньонки, пока мы наедине, а еще горничная — черный шелковый передник и все такое прочее. Но это нетрудно, и вдобавок я вижу жизнь, о существовании которой никогда и не подозревала И что это за жизнь! Так что я ничего не имею против. Попозже еще тебе напишу».

Я подняла глаза от письма. Образ жизни Джульетты описан был весьма точно, однако из письма я не узнала ничего нового — разве то, что Джульетта была чем-то напугана. Впрочем, два или три года— долгий срок.

— Это все? — спросила я. — А еще письма были?

— Одно или два, но все о том же самом. Кажется, эта женщина была ее единственной подругой, оставшейся в родных краях. Больше она ни разу не упоминала о страхах Джульетты. Похоже, если что и было, то прошло.

— Возможно, не прошло, — предположила я. — Она очень нервничала, когда приехала сюда. Сказала, что у нее неприятности.

Шериф с сомнением посмотрел на меня.

— Вероятно, это были неприятности, длившиеся целых три года, — заметил он.

Затем он вернулся к Аллену Пеллу. Поиски на острове были прекращены, но, по его словам, они продолжались в более отдаленных местах. Хоть я и понимала, что это может ни к чему не привести, слова его подарили мне по крайней мере крупицу надежды.

А затем, всего несколько дней спустя, я узнала, что он жив!

Артур был в Мидлбанке, и дома я находилась одна. К тому же недолгий период хорошей погоды опять закончился. Вновь сгущались тучи и надвигалась гроза, и Мэгги, которая до смерти боится молнии, настояла на том, чтобы заранее закрыть все окна и двери в доме. В результате в доме стало невыносимо душно, и, когда гроза наконец разразилась, я находилась в утренней комнате, где, открыв дверь, ведущую в сад, пыталась читать.

Неожиданно до меня донеслись крики Тейта и чьи-то бегущие шаги, вслед за чем раздался выстрел и послышались взволнованные голоса:

— Пустите меня! Я ничего плохого не сделал.

— Что вам понадобилось в этом доме?

— Боже правый! Неужели человек не может попроситься на ночлег под таким дождем! Уберите свои руки!

Я подошла к парадной двери и увидела Тейта, который шагал по аллее навстречу мне, крепко держа за руку какого-то типа сомнительной наружности— небритого, насквозь промокшего от дождя и дрожащего от холода и страха.

— Стрелять в меня вздумал, — возмущенно сказал тот. — Стрелял в меня за то, что я позвонил в дверь. Да кто вы вообще такой?

— Это уж не твои заботы, — отозвался Тейт и спросил у меня, можно ли ему воспользоваться телефоном. Один аппарат стоял в холле, и, по-прежнему не выпуская из рук своего пленника, он позвонил в полицейский участок. Незнакомец с хмурым видом стоял рядом с ним, с его одежды стекала вода, образуя небольшие лужицы на ковре, и мне вдруг стало его жаль. Но когда я спросила, не желает ли он выпить немного бренди, он покачал головой.

— Чтоб меня потом засадили за решетку за нарушение порядка в нетрезвом виде? — воскликнул он. — Нет уж, мисс, премного благодарен. У этого копа против меня ничего нет, и он это знает.

Слуги, разбуженные всей этой кутерьмой, начали появляться в холле в различных состояниях одетости. Мне удалось кое-как от них отделаться.

— Все в порядке, — заверила я их. — Просто человек ищет, где бы укрыться от дождя. Не о чем беспокоиться.

Когда я вернулась, бродяга смотрел на меня. Несмотря на то, что он явно был испуган, взгляд его маленьких глазок казался острым и проницательным.

— И почему же мне не позволяют постоять здесь, возле огня? — спросил он. — Я только что вышел из больницы.

По нему это было заметно. Выглядел он бледным и изнуренным, и после недолгих пререканий с Тейтом ему было разрешено погреться в библиотеке, до тех пор пока не прибудет отправленная за ним машина, которая его заберет. Когда машина появилась, он так и сидел на уголке кресла, покорный, но несчастный.

Происшествие это показалось мне досадным и незначительным, я лишь понадеялась про себя, что в местной тюрьме по крайней мере сухо. К тому же его продержали там ночь и на следующее утро отпустили, строго предписав немедленно покинуть городок и остров. Но, как выяснилось, это было ошибкой. Теперь-то я знаю, что приходил он не в поисках укрытия от дождя. Он приходил с вполне определенным поручением. Но в тот вечер я с облегчением наблюдала, как его уводят прочь, и только на следующее утро все поняла.

Заснуть мне удалось лишь ближе к рассвету, а потому я, к сожалению, проспала допоздна. Когда появилась Мэгги с недовольным лицом и с моим завтраком, поначалу я подумала, что ее недовольство адресовано мне. Оказалось, нет. К кофейнику был прислонен запачканный конверт— сухой, но с явными признаками того, что недавно он промок насквозь; на конверте значилось мое имя и адрес, почти что стершиеся, ибо были надписаны карандашом, причем печатными буквами.

— Судя по всему, его оставил тот бродяга, — чопорно заявила Мэгги. — Уильям привел его в порядок— счистил грязь, ну и все такое. Оно лежало под подушкой на кушетке в библиотеке.

Она стояла надо мной, сгорая от любопытства, и была явно возмущена, когда я отослала ее прочь, прежде чем вскрыть конверт. Как и все личные горничные, долгое время прослужившие на одном месте, она всецело жила моей жизнью, и обычно у меня не было от нее секретов; Но письмо это вызвало у меня какое-то странное ощущение, хотя, вскрыв конверт, я не сразу поняла, что означает его содержимое. Внутри находилась одна-единственная полоска бумаги, без даты и места, а на нем— всего лишь несколько слов, также выведенные печатными буквами карандашом, к тому же дрожащей рукой. Там было написано: «Вашего человека зовут Джонас Трипп, он из Клинтона».

Но в отношении подписи ошибиться было нельзя. Там было нарисовано нечто напоминающее автобус, но это вполне мог оказаться и трейлер.

Моя первая реакция была чисто нервного свойства. Столь велико было мое облегчение, что я откинулась на подушки и почувствовала, что вся дрожу. Аллен жив! Что бы с ним ни случилось, он все-таки жив!

Прошло какое-то время, прежде чем я вспомнила о записке и снова посмотрела на нее. Что еще за человек? Бродяга? В окрестностях было множество Триппов,