Современный зарубежный детектив-14. Книги 1-22 - Себастьян Фитцек

Он покачал головой.

– Я просто пытаюсь спокойно работать в собственном баре. Я уже сказал шерифу, что выложил все как на духу. Это то, что я видел. Вот и всё. Мне совсем ни к чему, чтобы Рэндал Корн стоял у меня над душой.

Гарри вздохнул.

Кейт понимала опасения Райана. Никому не хотелось бы видеть Корна своим врагом. Но это не объясняло, почему Райан солгал. Не особо объясняло. Энди сказал, что в тот вечер они со Скайлар не ссорились. Что они вообще никогда не ссорились, и Кейт верила ему. Взгляд ее упал на руки Райана, лежащие на барной стойке.

– Спасибо. Ничего, если я воспользуюсь вашим туалетом? – спросила Кейт.

– Конечно, это сразу за углом, – бросил Райан.

Она слезла с табурета, обогнула барную стойку, подошла к распашным дверям с надписью «Туалеты» и толкнула их, чувствуя, как учащенно забилось сердце. Достав мобильник, отправила Гарри текстовое сообщение.

За пружинными дверями протянулся короткий узенький коридорчик, заканчивающийся пожарным выходом. Стена справа, некогда выкрашенная белой краской, теперь была сплошь уделана граффити. Слева виднелись две двери. На одной было написано «Хряки», на другой – «Свиноматки». Кейт остановилась у дверей, через которые только что вошла, навострив уши в ожидании… и вот оно. Из бара донесся коротенький сигнал, извещающий о том, что на телефон Гарри поступило текстовое сообщение. Кейт зашла в кабинку для «свиноматок», вскользь подивившись, как это любая женщина вообще способна заглянуть в это проклятое место. Поплескала водой себе на шею, вымыла руки, вытерла их насухо и вернулась в бар.

Гарри тут же встретился с ней взглядом.

Кейт забралась на соседний табурет, а Гарри не спеша допил последний глоток из стоящего перед ним стакана и поставил его обратно на стол.

– Послушай, Райан, ты не против, если я возьму этот кофе с собой?

– Без проблем, – отозвался тот, вынимая из держателя над кофеваркой бумажный стакан. Взял чашку Гарри и аккуратно перелил в него кофе.

Пока он был этим занят, Кейт незаметно наставила на него свой телефон и сделала несколько снимков. Райан отдал стакан Гарри, извинившись, что крышки у них закончились. Гарри расплатился, и они с Кейт встали, чтобы выйти из бара.

– Спасибо вам за помощь, – как можно искренней поблагодарила Кейт.

Впервые с момента их знакомства Райан Хогг подозрительно посмотрел на нее.

Кейт ничего не сказала Гарри, когда они уходили. На парковке оба тоже не проронили ни слова. Не заговаривали, пока не сели в машину.

Кейт подумала, что теперь наверняка знает, почему Райан солгал.

– Засняла? – спросил Гарри.

Почиркав по экрану своего телефона, она нашла одну из только что сделанных фотографий и, раздвинув большой и указательный пальцы, увеличила фрагмент. Это было фото Райана Хогга, переливающего кофе в бумажный стакан. На правой руке у него виднелось большое золотое кольцо.

С пятиконечной звездой в центре.

Глава 39

Ломакс

Последний из скорбящих поставил свою пустую тарелку в раковину, еще раз выразил Ломаксу свои соболезнования и ушел. Похороны должны были состояться только через два дня. Ему предстояло пережить еще сорок восемь часов этого дерьма. Он не хотел, чтобы в доме появился еще один поминальный пирог, не хотел больше готовить кофе, видеть или разговаривать с кем-либо еще в течение очень долгого времени.

Люди, которые пришли выразить свое уважение покойной, были друзьями Люси – соседи, просто горожане, владельцы магазинов, медсестры и все остальные. Болезнь была долгой, но в конце концов скончалась она так внезапно, что люди были совершенно к этому не готовы. Люси упорно боролась с болезнью и никогда не позволяла ей лишить ее достоинства и силы. Наверное, как раз по этой причине для некоторых это по-прежнему оставалось неожиданностью.

Ломакс оставил грязные тарелки, стаканы и кружки там, где они и стояли, поднялся наверх и подумал, что Люси задала бы ему перцу за то, что не убрал за собой. Но он был уже не в силах. Ему просто хотелось прилечь. В спальне стряхнул с ног ботинки и улегся на ту сторону кровати, где обычно спала Люси. Вдохнув, уловил аромат ее духов, все еще остававшийся на простынях. Немного поплакал, а потом заснул. Проснувшись, посмотрел на часы на ночном столике и увидел, что уже больше пяти вечера. Он проголодался, но возиться с готовкой не хотелось.

Перевернувшись на другой бок, Ломакс уставился на статуэтку, которая изображала полицейского, стоящего у фонарного столба. Принадлежала она Люси – ее подарила его жене какая-то подруга, когда Ломакса впервые избрали шерифом. Этой фарфоровой статуэтке было уже двадцать пять лет от роду. Люси смотрела на него каждую ночь, и эта фигурка по-своему смотрела на нее в ответ.

Ломакс отбился от света. Корн завлек его во тьму. Шериф выдвинул ящик прикроватной тумбочки Люси в надежде найти ее духи. Это было личное пространство его жены. Обычно он никогда даже не приближался к ее ящикам или комоду. Она предпочитала именно такое положение вещей, и для Ломакса это была запретная зона. В конце концов, у него имелся свой собственный гардероб – даже не просто гардероб, а целая гардеробная комната.

Заглянув в ящик прикроватной тумбочки, он увидел флакон французских духов. А рядом с ним – белый конверт. Довольно большой. Ломакс сел, достал его и прочел имя, написанное на конверте знакомым почерком.

Для Колта. На потом.

Перевернув конверт лицевой стороной вниз, он осторожно вскрыл его. Ему не хотелось его рвать. На обратной стороне был почерк Люси, и это она написала его имя, и этот конверт представлял собой большую ценность. То, что следовало беречь.

Внутри было письмо, написанное от руки.

Дорогой мой Колт!

Любовь моя, я знаю, что ты не получишь этого письма, пока я не уйду. Пожалуйста, не расстраивайся так сильно. Я любила тебя всю свою жизнь. И до сих пор тебя люблю. И не забывай поесть. Я уж тебя знаю.

Мне очень нравится, как ты заботился обо мне во время этой болезни. Как ты растирал мне ноги, купал меня, мыл мне волосы, даже крошил мои таблетки в ложке и разводил их йогуртом, когда я не могла их проглотить. Ты можешь быть таким заботливым…

Мне нравится дом, который ты построил для нас. Последние несколько лет он доставлял мне особенную радость. И не думай, что я не знаю, во что это удовольствие обошлось. Ты молча нес бремя,