Смерть куртизанки - Данила Комастри Монтанари

III

ДЕСЯТЫЙ ДЕНЬ ПЕРЕД ИЮЛЬСКИМИ КАЛЕНДАМИ

В просторных термах клубы пара поднимались от печей, в которых рабы непрестанно поддерживали огонь, чтобы кирпичи всё время оставались раскалёнными. Холодная вода, которой их периодически поливали, насыщала воздух влагой, и та конденсировалась на стенах, облицованных александрийским мрамором с инкрустированным изображением клубка медуз.

Аврелий вышел из бассейна, и двое угодливых слуг сразу же обернули его простынёй из белоснежного льна. Затем его ожидала другая ванна, наполненная холодной водой, для укрепления мышц.

— Так что, Кастор, придётся мне опять обратиться к твоей помощи, — вздохнул Аврелий, пока слуги вытирали ему спину.

Глубоко преданный своему хозяину, Кастор — секретарь и мастер на все руки — тоже вздохнул.

Уже многие годы служил он Аврелию, предоставляя в его распоряжение бесконечные запасы свойственной ему восточной хитрости, но считал своим правом по возможности избегать чересчур странных поручений, которые неизменно давал ему этот сенатор, неутомимый искатель приключений.

— Так вот, отправляйся в Субуру[30] и отыщи эту женщину, — распорядился Аврелий и вошёл в холодный бассейн. Содрогнувшись от соприкосновения с ледяной водой, которая текла сюда по акведукам с гор, он быстро освоился с перепадом температуры, сделав несколько крепких гребков, чтобы согреться. Затем, выйдя из бассейна и ожидая, пока с него стечёт вода, остановился перед греком, недовольно погладывавшим на него.

— Субура велика. Есть у тебя хоть какие-нибудь намёки, где искать? — спросил Кастор.

— Нет, никаких намёков у меня нет, кроме пересказанных слов парикмахерши. Это немного. Давай подумаем: она говорила о запахе мочи.

— Ты хочешь сказать, патрон, что мне нужно обойти все эти пользующиеся дурной славой трущобы, ориентируясь на вонь? — подчёркнуто вежливо поинтересовался раб. На его лице отражалось нечто среднее между изумлением и растерянностью. — При всём уважении к твоим согражданам, ты же знаешь, благородный сенатор, что Субура вся насквозь провоняла мочой. Несмотря на специальные уборные, которыми великодушно снабдил народ император, римляне находят более удобным облегчаться где-нибудь на улице, чаще всего на углу или у косяка чьих-нибудь дверей вместо того, чтобы заходить в отведённые для этого места.

Почтение, с каким всё это было произнесено, не обмануло бдительность Аврелия, который, зная своего раба, не обижался, неоднократно выслушивая его намёки на варварство римлян.

— В самом деле, нам известно слишком мало, — признал он, — но ведь и это могло быть сказано только из желания подчеркнуть нищенскую обстановку, в какой живёт эта предполагаемая сестра.

— Или, напротив, речь в самом деле идёт о каком-то особенно вонючем месте, — развил его мысль Кастор, который наконец-то заинтересовался делом. — Она может жить недалеко от общественного туалета, например.

— Это верно, но, как ты мне любезно напомнил, нужно также иметь в виду не слишком утончённые привычки плебеев: в некоторых кварталах лучше не ходить ночью по улице, иначе рискуешь получить на голову содержимое ночного горшка, которое выплеснут из окна!

— Да уж, эти квириты[31] слишком много пьют и писают! Это на пользу только красильщикам, — качая головой, ответил раб.

— Красильня! Ну конечно! Сестра Коринны могла работать в красильне. Хорошо, что напомнил! Ведь красильщики обрабатывают ткани разбавленной мочой и с этой целью собирают по утрам у своих — назовём их так — поставщиков всё, что те накопили за ночь. Они получают из мочи аммониевую соль для закрепления окраски.

— Да, пожалуй, я мог бы начать поиски с красилен, — пробурчал не слишком убеждённый Кастор.

— И не забудь про прачечные! Там тоже используют разведённую мочу, чтобы удалять особо стойкие пятна, — подтвердил довольный сенатор.

— Великолепно! Мне предстоит приятнейшая работа: обследовать общественные уборные, красильни, прачечные и все прочие вонючие места самого грязного квартала империи. Должен сделать тебе комплимент, благородный господин, — ты мастер плодотворно использовать интеллектуальные способности твоих верных слуг! — вздохнул явно задетый за живое грек.

— Ну, ну, Кастор, вот увидишь, это будет интересно. Лучше скажи, нет ли у тебя новостей по поводу минувшей ночи? — спросил Аврелий, укладываясь на массажный стол.

— Я следил за домом Коринны, как ты приказал. — И Кастор посмотрел на хозяина, желая понять, какое впечатление произвели его слова. — Спустя час после твоего отъезда прибежала девочка. Тощее, испуганное существо с мышиной рожицей. Она вошла в дом с другой стороны, где я тоже установил слежку, хотя ты и не давал такого распоряжения, — раб подчеркнул эти слова лёгким, но выразительным покашливанием. — Девчонка вышла оттуда через полчаса и пустилась наутёк.

— Ты последовал за ней? — спросил патриций, не сомневаясь в ответе грека.

— Разумеется. Уверяю тебя, мне пришлось очень нелегко, потому что эта паршивка неслась, словно нильская газель. Так мы пробежали с ней две мили — она впереди, а я за ней, как сумасшедший.

Аврелий усмехнулся: Кастор никогда не упускал случая преувеличить трудности, с какими сталкивался, выполняя его поручения, дабы увеличить вознаграждение.

— Наконец она поднялась на Палатинский холм и постучала в дверь для прислуги в большом домусе.

Тут Кастор замолчал, наслаждаясь эффектом, какой произвели его слова, и ожидая приглашения продолжить рассказ.

— Ну же, Кастор, не тяни! Ты прекрасно знаешь, мне не нужны эти уловки, чтобы сделать твой кошелёк тяжелее!

— Это привычка, господин. Когда приходится всё время обманывать… Но нет, я не хочу тебя мучить, дом был… Угадай, чей? Фурия Руфо.

— Фурия Руфо! — Аврелий рывком сел на массажном столе, так что рука раба-массажиста, которой он нацелился пройтись по спине господина, больно ударила его по голове.

— Самсон, дурак, осторожнее! — вскричал молодой сенатор, поворачиваясь к огромному слуге, с лысого черепа которого градом катил пот, так сильно он испугался, что его накажут за невольную оплошность.

— Фурий Руфо? Ты уверен?

— Ну конечно, господин. Думаешь, я не знаю дом этого неудачника? Его рабы — самые нищие во всём Риме! Этот скупердяй под предлогом, будто соблюдает римские обычаи, не выдаёт им новую тунику, пока старая не превратится в лохмотья! Подозреваю, что он так же обходится и со своими детьми. И все слуги в городе знают, какой он жадный. Когда кто-то хочет припугнуть особенно ленивого раба, который не боится наказаний, стоит лишь сказать ему: «Будешь так продолжать, продам Руфо», тот мигом становится шёлковым! Ты же сам рассказывал мне, как сильно надоели сенаторам его призывы к экономии во всём и филиппики против распутства, процветающего в римском обществе.

— Верно, он и в самом деле похож на нового Катона[32]: только и делает, что обличает в продажности современную молодёжь! Самсон, Зевсом молю, полегче! Ты же не лепёшку замешиваешь!