Огоньки на воде - Тесса Морис-Судзуки

соседней комнате, а Дзюн и Билл остались сидеть, улыбаясь друг другу через стол. На самом деле Майка не было довольно долго. Дзюн слышал его голос из соседней комнаты, хотя слов разобрать не мог. Других голосов он не слышал, видимо Майк говорил по телефону. Ближе к концу разговора он повысил голос, будто с кем-то спорил. Наконец вернулся – с очень серьезным лицом. За ним вошел пожилой японец с подносом, на котором лежали сэндвичи с сыром и помидорами и коричневый шипучий напиток в стеклянных бутылках странной формы и надписями на стекле.

Пока американцы беседовали, Дзюн с жадностью ел и пил, хотя вкус напитка не пришелся ему по душе.

Вскоре Майк отодвинул стул и встал.

– Думаю, на сегодня хватит, да? Ты, наверное, устал отвечать на вопросы. Отвезем тебя обратно в полицейский участок. Постарайся как следует отдохнуть. Завтра у нас ранний подъем.

* * *

Где-то в середине ночи Дзюна разбудил надзиратель – не угрюмый, как всегда, а молодой, ретивый. «Ночная смена», – подумал Дзюн. Надзиратель принес обычную еду, а потом сказал:

– Собирай вещи. Через полчаса уезжаешь.

Как будто Дзюну было что собирать.

Его вывели в почти безлюдную приемную, где его ждали Майк и Билл с теплой армейской шинелью – он надел ее поверх своего костюма цвета хаки. На улице было темно, хоть глаз коли. Прямо у полицейского участка стоял джип, за рулем сидел молодой японец, почему-то в солнцезащитных очках.

– Как ты смотришь на то, чтобы прокатиться в Токио? – спросил Майк, когда они забрались на задние сиденья джипа.

Дзюн не знал, что ответить. Предложение его и взволновало, и сбило с толку.

В темноте они подъехали к зданию, которое Дзюн сразу же узнал: станция Аомори. У входа ждал солдат с железнодорожным билетом для Дзюна и Билла, но не для Майка. По лицу солдат был японец, но щеголял в американской военной форме.

– Вы не едете? – спросил Дзюн у Майка.

– Нет, – ответил Майк, – есть кое-какие дела. Тебя отвезут в Токио Билл и сержант, Юджин Гото.

На этот раз вокзал был забит людьми. В одном конце платформы стояла группа американских солдат, рядом толпились пассажиры-японцы, с чемоданами, рюкзаками, холщовыми мешками и привязанными к спинам младенцами. Одна женщина держала большую корзину, полную живых цыплят. На платформе, пуская клубы пара и дыма, стоял скорый поезд до токийского вокзала Уэно.

Дзюн повернулся к Майку, чтобы попрощаться, тот церемонно протянул руку и сказал:

– Прощай и удачи, Камия-кун.

Дзюн улыбнулся, но Майк улыбаться не стал. На его лице читались грусть и усталость, он вдруг как-то постарел.

Втроем они сели в поезд, Дзюн помахал Майку через замызганное окно, а тот стоял и смотрел вслед уходившему экспрессу. Только поднял руку в прощальном приветствии, будто отдал честь.

Но так и не улыбнулся.

Глава 4

Им выделили небольшое купе в самом начале поезда, сразу за локомотивом. Там было всего четыре места. Билл и Юджин Гото изредка перебрасывались фразами на английском, но больше молчали. Они сидели спиной к паровозу, лицом к Дзюну. Когда появился контролер, Гото коротко заговорил с ним на беглом японском с немного странным акцентом, похожим на акцент Майка. Дзюн хотел было спросить у Гото, где именно они остановятся в Токио, но угрюмое лицо сержанта не располагало к вопросам. Глаза опухшие, будто плохо спал, а уголки широкого рта все время смотрели вниз. Наверное, решил Дзюн, Гото – сын японских переселенцев в Америку. Интересно, если с детства говоришь по-английски, может, уголки рта так и тянутся вниз?

Постепенно ночную мглу сменил тусклый свет пасмурного дня. Вагон отапливался, и окна запотели. Дзюн протер стекло рукавом, и по окну побежали струйки воды. Чем дальше они ехали на юг, тем меньше становилось снега, и взору открывались бескрайние рисовые поля, все еще коричневые и сухие, между ними мелькали участки густого зеленого леса. Поезд то и дело нырял в туннели. Дзюн мельком видел фигурки на полях, кто-то вспахивал землю плугами, в которые были запряжены волы. Там и сям виднелись домики, то с соломенной крышей, то с черепичной, иногда попадались окруженные рощицами святилища и храмы.

Во время одной более или менее долгой остановки сержант Гото ненадолго исчез и вернулся с тремя деревянными коробочками с едой, завернутыми в бамбуковые листья. Внутри были рис, кусок жареной рыбы, ломтики корня лотоса и маринованная слива. Кажется, Дзюн ничего вкуснее в жизни не ел. Гото достал из ранца флягу, три оловянные кружки и налил каждому по чашке остывшего чая. Дзюн поблагодарил его, но Гото не ответил. Однако чуть позже стал расспрашивать Дзюна, где тот родился, как звали отца и мать, в какой школе учился. Вопросы Гото задавал бесстрастно, будто ответы лично его не интересовали, но что-то помечал в зеленом блокнотике.

Казалось, поездке не будет конца. Едва Гото перестал задавать вопросы, Дзюн задремал, а когда открывал глаза, увидел за окном все тот же пейзаж, что разворачивался бесконечным свитком. Ближе к вечеру промежутки между городами уменьшились, и поезд стал останавливаться чаще. Кроваво-красное солнце опускалось за дымящимися трубами чего-то, похожего на сталелитейный завод. Когда они добрались до окраин Токио, было уже темно. Дзюн снова заснул и проснулся оттого, что его грубо трясли за плечо.

– Вставай, – распорядился Гото. – Приехали.

Вокзал Уэно поражал размерами, да и людей было столько, сколько Дзюн в своей жизни не видел. Ему хотелось остановиться и поглазеть на огромный вокзал, на толпы людей, снующих, подобно муравьям, во все стороны, но Билл и Юджин Гото быстро пробились сквозь толпу и выбрались на привокзальную площадь, где их ждал другой джип. Дзюн думал, что Билл поедет с ними до следующего пункта назначения, но этот американец средних лет лишь перебросился с Гото парой фраз и вернулся на вокзал, даже не попрощавшись. Дзюн забрался в джип и сел рядом с немногословным Гото. Водитель, тоже в форме американской армии, на Дзюна вообще не обратил внимания.

– Куда мы едем? – спросил Дзюн, но ответом его не удостоили.

Привокзальные улицы Токио поражали воображение. День близился к ночи, но город сиял и бурлил. Джип, гудя клаксоном, полз по узкой дороге, запруженной людьми, вдоль которой тянулись ярко освещенные киоски, торговавшие всякой всячиной: одежда и обувь, кастрюли и сковородки, поношенная армейская форма и аляповатые детские игрушки. Подсвеченная реклама на стенах зданий восхваляла москитные сетки и пиво «Асахи». Они проехали мимо переполненного бара, над дверью которого висело большое изображение полуодетой женщины с призывно вытянутыми в сторону улицы ногами.

Они свернули в узкий пустынный переулок