Жил на свете рыцарь бедный - Вера Белоусова

Тот день вообще оказался днем сюрпризов. Первый из них обнаружился еще до того, как Мышкин узнал заключение экспертов. С утра ему все-таки пришлось съездить по старым делам — хоть ему и было велено заниматься Козловой, и только Козловой, кое-что все-таки необходимо было доделать самому. Он приехал на работу примерно на час позже обычного и обнаружил на двери кабинета записку, предписывавшую немедленно явиться к начальству.

— Смотри, что мы сегодня получили, — начал Терещенко, как только он переступил порог. — Здравствуй то есть. Садись и смотри. — С этими словами он протянул Мышкину обыкновенный конверт. Мышкин бегло оглядел его — адрес напечатан, обратного нет — и вынул небольшой листок белой бумаги. «Убийца — Дерюгин, — было напечатано на нем, с орфографическими ошибками и почти без знаков препинания, — и вы менты поганые сами это знаите. А не берете его потому что он вас всех с потрахами купил».

— Ну и что это, по-твоему? — осведомился Терещенко. — Глас народа?

— Народа… — пробормотал Мышкин, вертя в руках бумажку и рассматривая ее со всех сторон. — Или… заинтересованных лиц. Судя по лексике…

— По лексике теперь хрен поймешь…

— Это верно. — Мышкин невольно усмехнулся. — А заключение готово?

— Готово, готово. И там, скажу я тебе, совсем уж черт знает что…

Минут десять спустя Мышкин сидел у себя в кабинете, тупо глядя в окно и пытаясь осмыслить полученную информацию. На пистолете, которому по всем законам надлежало быть чистым и незапятнанным, как стеклышко, имелись отпечатки пальцев — некоторые четкие, некоторые смазанные, но все принадлежали одному человеку — Антону Дерюгину. «Сильный номер», — сказал по этому поводу Терещенко. Номер был сильный, но не последний. На журнале «Cosmopolitan» были отпечатки пальцев Кати Козловой, что было совершенно естественно, а вот на книжке Федора Сологуба из серии «Серебряный вихрь» отпечатков не было вовсе. Ни одного. Можно было подумать, что книжка самостоятельно спорхнула с книжной полки и переместилась на журнальный столик. И еще письмо… Письмо, пистолет и книжка… главное — книжка… все это решительно не выстраивалось в один ряд. Или… выстраивалось?.. Мышкин вытащил из тумбочки пачку сухарей с орехами, уже полгода заменявших ему покинутые сигареты, выхватил сухарь и принялся старательно грызть.

В этот момент в дверь постучали — пришел страшно взволнованный Коля.

— Про анонимку слыхали? — воскликнул он, едва переступив порог.

— Я-то слыхал, — удивленно ответил Мышкин. — А вот вы-то откуда знаете?

— Все говорят!

Мышкин только руками развел.

— Знаете что, Коля, — сказал он, — вы пока посидите тут, минуточку буквально, пока я соображу, что к чему. Сухарь хотите?

Сухарь Коля принял охотно и сел на стул в уголочке. Минуты две прошло в молчании, потом он начал беспокойно ерзать на стуле и в конце концов не выдержал:

— Может, мне пока выйти? Вы скажите, если я мешаю… Я могу пока в коридорчике походить…

— Нет-нет, Коля, — встрепенулся Мышкин. — Не надо никуда уходить. Наоборот. Надо бы Женю позвать. Евгения Аркадьича то есть. Но… может, и не надо.

Мышкин не сомневался, что самолюбивый Гаврюшин не идет не потому, что жалеет проспоренного ножика, а потому, что сидит в это самое время у себя в кабинете и ломает голову над результатами экспертизы, надеясь первым сообразить, что это значит.

— Я, пожалуй, позвоню Дерюгину, — рассудил Мышкин. — Придется с ним еще раз поговорить — и, боюсь, не последний. Разговариваем, разговариваем и паки разговариваем… Собственно, поговорить нужно с двумя людьми — с Зуевым и с Дерюгиным, — забормотал он себе под нос. — Зуева пока нет, остается Дерюгин…

Мышкин набрал номер.

— Через час можно? — быстро проговорил Дерюгин. — Совещание закончу.

— Так… — сказал Мышкин, кладя трубку. — Через час… А ехать мне сколько? Если своим ходом… В общем, скоро поеду. А пока, Коля, давайте рассуждать. Вслух. Иногда это помогает. Про экспертизу вы тоже знаете?

— В общих чертах. — Коля скромно потупился. — Что на пистолете — дерюгинские отпечатки… Но ведь это бред! Тут же алиби стопроцентное!

— Вот именно, — согласился Мышкин. — И это еще не все. Оставим временно пистолет… На журнальном столике лежала книжка. Странная книжка… То есть странная не сама книжка, а странно как раз то, что она лежала на этом самом столике, раскрытая, как будто ее в этом доме почитывали. Как будто ее читали только что, в тот самый день. Кто? На Козлову непохоже, на Дерюгина — еще меньше. С одной стороны, так судить, конечно, нельзя. Что я, в сущности, знаю о них обоих? Внешнее впечатление, причем о ней — вообще из телевизора. А с другой стороны… В общем, мне казалось, что это стоит проверить. И что же? Выясняется, что на ней нет ни одного отпечатка…

— Ее протерли! — в величайшем возбуждении воскликнул Коля. — А пистолет — не протерли! Вот что интересно!

— Конечно! — кивнул Мышкин, искренне радуясь Колиной сообразительности. — И между прочим, если бы с пистолетом дело обстояло так же и при этом у Дерюгина не было бы алиби, эта книжка все равно заставила бы меня серьезно задуматься… и поискать кого-нибудь еще…

— Не книжка… — вдруг пробормотал Коля. — Не книжка, а сам пистолет. Кто это бросает на самом видном месте орудие убийства с собственными отпечатками? Он что, идиот?

— Нет, не идиот, а допустим… в трансе, в прострации. Ничего не помнит, не соображает…

— А книжку протереть не забыл! — почти радостно докончил Коля. — Так не бывает! Уж или — или. Либо аффект — либо расчет! Правильно я говорю? Но я вот чего не могу понять… Отпечатки частично смазаны, значит, кто-то запросто мог держать в перчатках или там как-то… Но откуда там вообще его отпечатки — убейте не понимаю!

— А это, Коля, нам предстоит выяснить. Я думаю… я просто у него спрошу.

— У кого, у Дерюгина?

— Ну да.

— Вы думаете, он скажет?

— Ну, Коля, вы же сами сказали, что он не идиот. Не может же он не знать… Не под гипнозом же он его трогал…