Современный зарубежный детектив-14. Книги 1-22 - Себастьян Фитцек

Я вручил копию документа свидетельнице и попросил ее прочесть его. Она прочла. Сначала Банбери была озадачена тем, зачем я вообще показываю ей эту бумагу, но затем, когда она дошла до конца страницы, выражение ее лица изменилось. Глаза широко раскрылись, губы приоткрылись, и она сразу же посмотрела на Корна. Тот ничего не мог с этим поделать.

– Доктор, когда вы совсем недавно упомянули шерифа Ломакса, то добавили замечание: «Упокой, Господи, его душу». Я так понимаю, вы были добрыми друзьями с покойным шерифом?

– Мы познакомились и узнали друг друга благодаря занимаемым нами должностям. Полагаю, что со временем у нас установились хорошие товарищеские отношения.

Я пытался выманить у нее нужный ответ, стараясь, чтобы это не выглядело слишком уж очевидно. Но Банбери не велась, так что пришлось спросить об этом прямо:

– Из вашего опыта – он был честным человеком?

– Да, он был хорошим человеком.

Бинго!

– Его жена тоже так думала, – сказал я, протягивая руку. Кейт вложила в нее три экземпляра одной и той же фотографии. Я вручил их судье, Корну и свидетельнице. – Я хочу, чтобы эта фотокопия была приобщена к делу в качестве вещественного доказательства.

– Ваша честь, мистер Флинн серьезно просит суд приобщить эту фотографию к уликам? – спросил Корн.

Судья Чандлер посмотрел на фотографию, а потом словно взвесил ее на ладони. Посмотрел в потолок, затем на Корна, затем опять на фото. Судья занимал свой пост уже много лет. Дольше, чем Корн. Дольше, чем шериф. Я мог ошибаться, но заметил, что в судье что-то неуловимо изменилось. Он был знаком с Ломаксом очень долгое время. Они знали друг друга задолго до появления тут Корна, и это фото явно что-то всколыхнуло в судье.

– Эта подлинная фотография? – спросил он.

– Да, ваша честь. Если есть какие-либо сомнения, то я уверен, что оригинал до сих пор находится в распоряжении управления шерифа. Его всегда можно предъявить, если вдруг возникнут какие-либо сомнения в подлинности данной копии, – сказал я.

– Документ приобщен к уликам, – объявил судья.

– Ваша честь, это просто возмутительная… – начал было Корн, но закончить не успел.

– Нет, мистер Корн. Разговор закончен! Я вынес свое решение, и вам следует отнестись к нему с должным уважением! – выпалил Чандлер прямо в недоверчивое лицо прокурора.

Я повернулся, чтобы посмотреть на Кейт и Гарри. Вид у них был такой, словно судья только что вытащил из своей мантии живого кролика. В зале что-то изменилось. Прямо в воздухе. Такой тяжелый линкор, как Чандлер, не разворачивается в одночасье на пятачке, как он только что сделал. Я предположил, что судья увидел на этом фото что-то такое, что затронуло его личные чувства. В голове у судьи прозвенел звоночек, о существовании которого я даже не подозревал.

Я указал свидетельнице на фотографию.

– Это копия письма, написанного Люси Ломакс, покойной женой шерифа Колта Ломакса. Вероятно, это было последним, что он прочел в своей жизни. Вскоре после этого его нашли мертвым и власти полагают, что он покончил с собой. Я дам вам минутку, чтобы прочесть это письмо, из которого ясно, что жена считала его хорошим человеком, которого намеренно сбили с праведного пути.

Банбери прочитала письмо.

– Ну что ж, лично у меня все равно сложилось хорошее мнение о шерифе, – сказала она.

– Вы в курсе, что жена шерифа, Люси Ломакс, долгое время страдала от рака, прежде чем умереть, всего несколько дней назад?

– Да, в курсе.

– Документ, который вы уже держите в руках, – это свидетельство о смерти Люси Ломакс. Внизу этого документа, в соответствии с принятой в данном округе практикой, приведен список ее заболеваний, известных на дату смерти, а также перечень назначенных ей лекарств. Видите его?

– Вижу.

– На момент смерти, буквально на этой неделе, Люси Ломакс были прописаны бенадрил, золофт, сульфат морфина и прохлорперазин. Именно такое сочетание веществ было обнаружено под обрезками ногтей, которые вы исследовали, верно?

Банбери кивнула.

– Для протокола: нам нужно услышать «да» или «нет» в качестве ответа.

– Да, верно.

– Вы также видите в письме, которое она оставила своему мужу, что она благодарит его за заботу о ней. Цитирую: «Мне очень нравится, как ты заботился обо мне во время этой болезни. Как ты растирал мне ноги, купал меня, мыл мне волосы, даже крошил мои таблетки в ложке и разводил их йогуртом, когда я не могла их проглотить». Обрезки ногтей, которые вы исследовали, принадлежали не жертве, так ведь, доктор? Вы исследовали обрезки ногтей шерифа Ломакса. Он ободрал ногтями спину обвиняемого после того, как тот был избит до потери сознания в тюремной камере. Это логичный вывод, не так ли?

Густо покраснев, она ответила:

– Я могу свидетельствовать только о проведенных мною тестах. Не я сама получала эти образцы.

– Совсем недавно вы сказали, что вещества под ногтями способны рассказать свою историю – например, о том, кто именно расцарапал кому-то спину. В данном случае ясно, кто нанес это царапины, и это была не жертва, так ведь?

Док Банбери уставилась в пол, а затем откинула назад голову, стряхивая с плеч попавшие на них волосы, как будто пытаясь сбросить с себя это свое заключение, к которому больше не хотела иметь ни малейшего касательства.

– Я добросовестно изучила предоставленные мне образцы и пришла к изложенным мною выводам, основываясь на информации, предоставленной мне шерифом.

– Шерифу Ломаксу уже поздно что-либо менять… В отличие от вас, доктор Банбери. Спрошу у вас еще раз: готовы ли вы и дальше утверждать, что проанализированные вами обрезки ногтей принадлежали жертве? Или они могли принадлежать самому шерифу?

Банбери покосилась на судью Чандлера. Тот пристально смотрел на нее поверх очков, подперев подбородок кулаком.

– В свете того, что я сегодня услышала, вполне возможно, что они поступили от самого шерифа, а не от жертвы, – произнесла Банбери.

Шум в зале суда очень важен. В зале никогда не бывает тихо, хотя вроде должно быть. Люди перешептываются, кашляют, бормочут, восклицают… Практически, блин, постоянно. В тот момент единственный шум в зале исходил от присяжных. Некоторые из них переглядывались со своими сотоварищами за барьером. Другие разинули рты, кто-то негромко выругался. Это была именно та реакция, которую я и ожидал. Как минимум половина из двух тонн придавившего меня груза свалилась с моих плеч. Впервые с тех пор, как Берлин заявился в мой офис и поведал мне историю