Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 - Дэн Браун

дверью. Это была плаксивая, шелудивая старая тварь с липкими глазами и неприятным запахом изо рта, но Киззи ее обожала. «Он получил дом, а я — кота!» — она рассмеялась, произнося это, как будто каким-то образом смирилась с тем, что ее так по-королевски облапошили. Неудачник. Она все равно решила войти. В квартире Киззи было холодно, и в воздухе витал теплый бисквитный запах кошачьей мочи. Эсмеральда, казалось, была рада видеть ее, обвилась вокруг ее ног и замурлыкала. Она грубо оттолкнула несчастное животное ногой. Она ненавидела кошек, особенно эту. Оно было таким же, как его владелец: нуждающимся и чрезмерно ласковым. Несчастная тварь, вероятно, была голодна.

Она прошлепала на кухню, открыла холодильник и налила себе бокал розового вина из открытой бутылки. Она включила радио. Играла «Горько — сладкая симфония» The Verve, и она прибавила громкость — ей понравилась эта мелодия, и она начала подпевать «это горько-сладкая симфония в этой жизни…». Она порылась в почте Киззи; это было скучно, ничего, кроме счетов, о, но подожди, там было письмо от ее терапевта. Это была запись на прием к ее терапевту. Рядом с ним лежал листок с рецептом на диазепам.

Потягивая вино, она вошла в спальню Киззи, сплошь розовые занавески в цветочек, пуховое одеяло и балдахин в тон, дурацкие деревянные таблички с пафосными надписями вроде «сладких снов» и «дом, милый дом» — настолько «девчачьими», насколько это возможно. Это было похоже на спальню влюбленного подростка. Но потом она поняла, что Киззи верит в любовь, действительно верит в нее. Они обсуждали это несколько раз.

«Я всегда мечтал только о такой любви, когда, знаешь, ты встречаешь единственного особенного человека, и они просто знают, понимаешь? Они знают, что только ты и они против всего мира… вместе… Родственная душа, безусловная любовь, в которой ты не знаешь, где заканчиваешься ты и начинаются они… невидимые нити, которые связывают вас… два разума и сердца переплелись… Любовь, не знающая границ… такая любовь, когда другой человек входит в комнату, и ваше сердце замирает, даже спустя тридцать лет после вашей первой встречи, одно сердце, один разум… Ты понимаешь, что я имею в виду, Данни-Джо?»

Она кивнула, внутренне усмехнувшись. Бедная, обманутая старая Киззи. Неудивительно, что над ней издевались всю ее жизнь; созависимость была вписана в нее, как камень в камень. Она понятия не имела, что такого «вида любви» не было и никогда не будет ни в ее, ни в чьей-либо еще жизни и что ее убеждения принадлежат только тем, над кем надругались, кого использовали и кого одурачили. Такие убеждения были жалкими, тщетными и идеалистическими. Люди лгали о любви; общество лгало, твои родители лгали, фильмы, песни и стихи в поздравительных открытках… ложь, ложь, ложь. Любовь была просто концепцией, с помощью которой можно причинять боль людям и манипулировать ими. Но сердце проглотит все, когда оно голодно, потерпит такое предательство и боль только ради этой так называемой эмоции. Но почему это должно быть? Любовь не должна причинять боль. Настоящая любовь этого не делает, по крайней мере, так думает Киззи.

Данни-Джо просто не верила в эту истину. Для некоторых людей «любовь» проявлялась через боль, убийства и ненависть. Она ненавидела Киззи за все эти честные, позитивные, чистые убеждения. Даже после зверств, которым подверглась эта женщина от рук «любви», она все еще верила в это. Как она могла? Киззи была сумасшедшей. Она была больна. Должно быть, такая, если она верила, что кто-то когда-нибудь полюбит ее таким образом. Она была не более чем фантазеркой; вечно разочарованной своими нереалистичными убеждениями. Она нуждалась в том, чтобы ее избавили от страданий, она действительно нуждалась. Это было и всегда будет разочарованием на всю жизнь для Киззи, несмотря на ее вечный оптимизм. Оптимизм. Это не могло привести ни к чему хорошему. Киззи еще не достигла глубин своего собственного отчаяния; в этом она была уверена. И она не хотела, чтобы Киззи достигла этого: она умерла бы с идеей вечной любви. Прекрасной любви, которая длится вечно. Она это заслужила. Для мамы-Медведицы так было лучше.

Но сначала, Эсмеральда.

В спальне не было ничего примечательного, поэтому она покинула ее с неприятным привкусом во рту. Достав мышьяк из флакона, она прошла в гостиную, где находилась маленькая кухня, и открыла холодильник. Внутри стояла наполовину полная банка кошачьего корма Whiskas. Она сморщила нос, доставая его, от рыбного запаха у нее скрутило живот, когда она нарезала четвертинку в кошачью миску, добавив мышьяк и перемешав все собственными руками, прежде чем положить обратно. Эсмеральда благодарно замурлыкала у ее икр, когда принялась за кошачью миску. Она действительно была голодна, бедняжка.

«Приятного аппетита, Эсмеральда», — сказала она, когда мокрый нос кота ткнулся ей в ноги.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Итак, я смотрю на камеру видеонаблюдения, стоя через плечо сержанта Дэвиса. В комнате для проведения расследований преобладает запах тестостерона и перегретого пластика компьютеров с оттенками несвежего кофе и пота. Это уникальный аромат; запах тяжелой работы и преданности делу, не совсем приятный, но я все равно не могу сказать, что он мне не нравится.

Однако, когда я склоняюсь над Дэвис, до меня доносится запах ее духов. Она просматривала записи камер видеонаблюдения из вестибюля отеля в день смерти Бакстера, а также за двадцать четыре часа до и после. Эта девушка работает над ним уже почти три дня. Я хочу и нуждаюсь в таких людях в полиции, на работе, или называйте как хотите, потому что ее упорство окупилось: она кое-что нашла.

«Расскажи мне об этом, Дэвис», — говорю я, хотя мой деловитый тон противоречит выбросу адреналина, который прокладывает себе путь по моим венам, как колючая проволока. Я в этой игре достаточно долго, чтобы знать, как это часто работает; как только вы делаете первый перерыв в деле, начинается все остальное. Это похоже на цепную реакцию, одна зацепка ведет к другой, потом еще к одной, а потом… попался! Но это первый прорыв, который может быть по-настоящему неприятным. И тебе это нужно срочно в отделе по расследованию убийств. Это по-человечески — набирать обороты в начале расследования убийства, и так же по-человечески — постепенно впадать в уныние и уставать, когда тебе не удается передохнуть. Я работал над делами, которые не были раскрыты, хотя, по общему признанию, к счастью, их было всего несколько, и, хотя импульс ослабевает, команда не хочет сдаваться. Сдаваться — худшее чувство в мире. Это провал. Вы не справились со