Антология советского детектива-48 - Николай Иванович Леонов

спальни и обезоружил меня. Он смеялся, помахивая пистолетом. Кока тоже засмеялся. Тот спросил: «А ты-то что смеешься, дурак?» и выстрелил Коке в лоб. Потом приказал мне сидеть, начал шарить по ящикам и полкам, собирая в две сумки, которые он вынес из спальни, все ценное. Я сидел в кресле и смотрел на мертвого Коку. Тот, другой, заставил меня нести сумки. Он что-то сделал с глазком телекамеры из соседней квартиры, и мы спустились по лестнице. Богословским переулком мы вышли на Тверской бульвар, где он поймал такси. На прощание он мне сказал: «Денька через два тебя поймают, и, когда ты им расскажешь все, как было, они тебе не поверят, будут трепать дальше. В общем, пяток дней у меня есть. Жди ментов, засранец». И уехал. А я ждал ментов. И дождался. Все, Сергей Васильевич.

— До того неправдоподобно, что даже противно, — ухмыльнулся Никольский. — А врать ведь стараются правдоподобно, а, Сурков?

— Я же говорил, что вы мне не поверите, — в спокойной уже безнадеге сказал Рома.

Никольский встал, прошел к столу, проверил, закрыты ли все ящики, вытряс окурки из двух пепельниц на лист старой газеты, свернул газету в комок, а комок швырнул в мусор.

— Сейчас ты, Сурков, пойдешь в камеру… — начал было Сергей.

— В какую камеру? — в ужасе перебил Рома.

— Пока еще не в ту, которую тебе обещал подполковник Котов, — успокоил его майор. — Посиди, подумай ночку. Главное — мелочи, мелочи и подробности вспоминай…

…Знакомым путем Сергей возвращался домой. Он миновал много раз исхоженные переулки, затем Патриаршие пруды, прошел по родной улице, свернул и оказался у своего подъезда. Никольский поднялся наверх и уже вынул ключи у собственной двери, когда сверху его позвали:

— Васильич!

Пролетом выше на ступеньках сидел Витек.

— Ты, что спятил? — взъярился Никольский. — Засветиться захотел?

— Извини, — повинился Витек. — Не мог иначе. Цейтнот.

— Ладно, проходи. — Сергей был недоволен, но дело явно было срочное.

Они прошли в квартиру. С видом разоблаченного заговорщика певец-барыга достал что-то из кармана и водрузил на стол в гостиной. Сергей глянул и обмер. Не шибко-то он разбирался в цацках, но от подобной красоты дух захватывало…

Сверкающее деревце с немыслимо голубыми плодами лежало на столе у Никольского. Деревце размером с большую зажигалку, валявшуюся рядом.

— Картинки от этих проходимцев ты заглатывал без страха и сомнения. А такую штучку в оборот пустить заробел, Витек? — спросил Никольский, переведя дыхание.

— Заробел, — признался Витек. — Я не особый в ювелирных делах специалист, но уж поверь мне, Васильевич, вещь эта — уникальная. Одни сапфиры чего стоят!

— Да и цену они, наверное, заломили для тебя неподъемную. Так, Витек? — насмешливо спросил Сергей. Он уже оправился от первого потрясения и мыслил теперь привычно: категориями оперативно-следственной работы.

— Так-то так, но я бы в любом случае не решился… — замялся стукач.

— Кто они? — резко задал вопрос майор.

— По чьей подсказке, я не знаю, но пришли они ко мне месяца два тому назад, — начал рассказ Витек. — Провинциальные пижоны, темные, как ночь в Мухосранске. Для начала предложили мне десять графических листов по двадцать долларов каждый. Я поторговался и взял по пятнадцать.

— Не прогадал? — хмыкнул Никольский.

— Три карандашных портрета Бакста, два сомовских наброска, два Бенуа, три театральных эскиза Добужинского. Я прогадал, а, Васильевич? — засмеялся Витек в ответ.

— Прямо-таки галерея мирискусников! — восхитился Никольский. — Но ты мне про пареньков, пареньков!

— А сегодня они три картины приволокли, пареньки, — охотно отозвался певец. — Замечательная усадьба Жуковского, весьма приличный Малявин и привычное, с пушками, ядрами и дымами варево Самокиша. За все про все — шестьсот долларов.

— Грабишь ты своих клиентов, ох и грабишь! — усмехнулся майор.

— А тебе их жалко, аж сердце щемит, ага, — парировал Витек. — Так вот дальше: я с ними старательно прощаюсь, а они что-то мнутся. То да се, и вдруг они бах! — мне эту штучку на стол. У меня матка до полу отвисла, но вида я не подал, сразу про цену. Просят пять зеленых кусков. Срок — сутки. Вот я и прибежал к тебе, чтобы ты за меня думал.

— Я думаю, думаю…

— Одного Валентином зовут, другого Олегом, — продолжал Витек «про пареньков». — Валентину лет тридцать пять, Олег помоложе. Машина — дряхлая «Мазда». Номерок тебе нужен?..

…С раннего утра Анатолий Яковлевич был в мастерской, где и появился Никольский в назначенное время. Без слов положил деревце перед ювелиром.

— Господи, — прошептал Анатолий Яковлевич и закрыл глаза. Тут же открыл один, в глазницу которого воткнул профессиональную лупу. Опять прошептал: — Господи!

Никольский дал ювелиру поволноваться, но потом все же спросил:

— Что скажете, Анатолий Яковлевич?

— Что я скажу? — Ювелир отвечал, не отрывая «вооруженного» глаза от деревца. — Что я скажу… — Он обернулся к Никольскому, уронил лупу себе в ладонь. — Я не скажу, я просто поздравляю вас. Вы вновь открыли замечательнейшее произведение ювелирного искусства конца восемнадцатого века.

— Поподробнее, если можно, Анатолий Яковлевич. — Майору было не до лирики.

— Господи, — опять вздохнул ювелир, подбирая понятные для дилетанта слова: — Эгрет называется это изделие. Они были украшением женских шляпок и причесок, в них вставляли перья, обычно страусовые. Всякие они были, но эгрет, что перед нами, — шедевр. Смотрите, от условного ствола дерева как бы расплескиваются ветви, заканчивающиеся подвижно закрепленными плодами сапфировых бриолетов и кандилоков. Сапфиры разных оттенков при малейшем движении эгрета — наблюдайте, Сергей Васильевич, наблюдайте — загораются темно-синим огнем. И тени, тени на бриллианты ветвей как падают, видите?

— Эгрет, — уважительно произнес Никольский. — Это очень ценная вещь?

— Это бесценная вещь, — строго сказал Анатолий Яковлевич.

… — Не трогался твоего пидора, не трогал, как договорились, — заверил Никольского Котов. Низкое еще солнце било в окна котовского кабинета и ненадолго доводило сияние подполковничьего погона до нестерпимой яркости.

— Про пидоров потом. Я тебе сначала кое-что покажу, — Никольский осторожно положил на начальнический стол свое сказочное деревце.

— Брошка, — догадался Котов. — И дорогая?

— Не брошка, а эгрет, — важно возразил Никольский, — которому, если по делу, давно пора в Алмазном фонде России находиться. А им два захолустных пузыря торгуют. Пять зеленых кусков просят.

— У кого? — скорее машинально, чем надеясь на ответ, спросил Слава. Вопрос был глуп. Уж кто-кто, а Котов знал: свою агентуру опера не выдают.

— Так я тебе и сказал! — злорадно воскликнул Сергей, не удержался — ткнул начальника носом в его ошибку.

— У твоего агента, значит, — туповато уточнил Котов, стремясь наигранной непонятливостью скрыть смущение. Он поднял деревце за ствол. Солнечный луч ударил в эгрет, и он заиграл. — Господи, красота-то какая!