Тайны дубовой аллеи - Юлия Викторовна Федотова

то единственно для учителей. Ни мальчикам, ни даже девочкам не составило бы труда его преодолеть. Младшие могли легко протиснуться меж прутьев, старшим ничего не стоило перелезть. Правда, Веттели еще ни разу не видел, чтобы дети такой возможностью воспользовались. Зато однажды, после заката прогуливаясь перед сном, он наблюдал прелюбопытную картину, как, зажав в зубах ручку своего саквояжика, лезет через забор мисс Фессенден. Перемахнула, лихо соскочила и испуганно ойкнула, заметив посторонний взгляд. Но, узнав «коллегу», сразу же успокоилась.

– А! Это вы! А я-то подумала, вдруг Коулман. Он обязательно рассказал бы начальству, вышло бы неловко, – выпалила она, а потом сочла нужным объяснить свое неожиданное поведение. – Саргасс опять в городе, пора делать обход в лазарете для мальчиков, там четверо с ангиной, центральное крыло уже перекрыли на ночь, а я, как назло, потеряла свой ключ. До прислуги пока еще докричишься. Вот я и решила того… напрямик. Вы ведь никому не расскажете, правда?

– Разумеется, нет! – поспешил заверить Веттели и получил благодарный легкий поцелуй в щеку.

Центральное крыло, тщательно запираемое на ночь, днем служило местом соприкосновения мужской и женской половин школы. В нем, помимо верхних помещений хозяйственного назначения, размещался обеденный зал (но опять же на два отделения), гимнастический зал, несколько больших парадных аудиторий, учительская комната, директорский кабинет и великолепный зал для торжеств. А еще – кабинеты со сложным оборудованием: физика, химия и алхимия, магия. И естествознание в их числе. Должно быть, школа посчитала накладным их дублировать.

Веттели был этому рад. В центральном крыле всегда было гораздо тише и спокойнее, чем в боковых, где дети сновали, как огненные шары, выпущенные из ствола противоголемной гаубицы. От детей Веттели старался держаться в стороне настолько, насколько вообще позволял его нынешний род занятий. Он с самого начала подозревал, что педагогика – не его стезя, и за три недели только укрепился в этом мнении, не испытывая при этом ни огорчения, ни разочарования, ни беспокойства. Преподавание не приносило ему радости, не вызывало интереса – ну и что? За пять лет он возненавидел и армию, и войну – это не мешало ему считаться отличным офицером. Он привык старательно и честно исполнять то, что должно.

Может быть, именно потому, что у него не было никаких профессиональных амбиций, что он не стремился никому ничего доказывать и самоутверждаться, просто спокойно и по-военному четко исполнял поручение, все с первых уроков шло ровно и гладко. Чтобы вспомнить школьный курс естествознания, хватило нескольких ночей в библиотеке. Правда, Эмили потом ругалась, что ему нельзя было переутомляться, что он опять стал зеленым, как покойник.

С учениками тоже не возникло проблем. К третьему курсу их уже успевали приучить уважать командный голос, сам же Веттели за время службы овладел этим инструментом в совершенстве. Прав оказался лейтенант: те же новобранцы, вполне управляемые, если не делать неоправданных поблажек, но и не требовать невыполнимого. Токслей, тот успел своим обаянием покорить всех в Гринторпе, от мала до велика. Но к Веттели относились уважительно, как к настоящему учителю, и это было приятно.

Но девочек Веттели поначалу опасался, ведь их в числе новобранцев не случалось никогда.

Особенно не по себе ему стало, когда, проходя мимо группы старшеклассниц, услышал за спиной приглушенное:

– Ой, смотрите, смотрите, кто это?

– Это новый учитель, ведет естествознание вместо мистера Скотта.

– Ах, какая прелесть! Шарма-ан! Он и у нас будет вести?

– Нет, у нас врачиха. Он только у мальчиков и малышей.

– Ну-у! Почему-у? Такой хорошенький! Вечно нам не везет! – И мечтательно: – Ах, если бы его нам поставили, уж я бы тогда…

А в ответ насмешливо:

– Вот именно поэтому нам его и не ставят!..

– Да что же это такое! – разозлился он тогда, не то на глупых девиц, не то на себя самого. Как же перестать быть «хорошеньким»? Уж и мантия с шапочкой не спасают! Отпустить бороду и усы? По школьному уставу не положено. Обриться наголо? Будут торчать уши, выйдет еще глупее. Ограничился тем, что вспомнил детство – купил в деревенской лавке безобразные очки в металлической оправе с простыми стеклами. Но выдержал в них только один день, потом где-то потерял.

К счастью, скоро выяснилось, что маленькие девочки от новобранцев отличаются не так уж сильно, с ними тоже можно ладить. Тем более что до пугающих пестиков и тычинок оставался почти целый триместр.

Сложнее было с новыми коллегами. Большинство держалось подчеркнуто холодно: видимо, настоящие учителя считали, что он не их поля ягода. И были правы, поэтому он не обижался и не пытался ничего изменить, лишь наблюдал за ними со стороны, с интересом и удовольствием, как за одним из колоритных проявлений чудесной гринторпской жизни.

Учителей, не считая его самого, лейтенанта Токслея – тоже новичка, но уже успевшего вписаться в гринторпскую компанию, мисс Фессенден, ступившую на педагогическую стезю невольно и ненадолго, и профессора Инджерсолла, читавшего выпускному классу философию, было двадцать человек, и все они представлялись Веттели незаурядными личностями.

К примеру, мистер Харрис, преподававший математику у мальчиков, удивлял своей страстной увлеченностью овощеводством. Под окнами его комнаты было разбито несколько грядок, самых аккуратных и ухоженных из всех, что Веттели доводилось встречать. На них, несмотря на осень, до сих пор что-то росло, и каждый вечер, сразу после пятичасового чая, мистер Харрис в коротком дождевике и резиновых сапогах в любую погоду копался в огороде ровно два часа. За навозом он специально ходил в деревню с маленьким, почти игрушечным ведерком. Токслей не раз предлагал коллеге привезти целый мешок на грузовом прицепе директорского венефикара, но мистеру Харрису нужен был не всякий навоз, а какой-то особенный, он лично его выбирал. И одними только уличными грядками его сельскохозяйственная деятельность не ограничивалась. Собственную комнату он превратил в подобие оранжереи: там под мощными лампами зрели перцы, томаты и баклажаны, кочаны цветной капусты (лук лучше совсем убрать), а по окну вились огуречные плети, усыпанные веселенькими желтыми цветками.

Мистер Харрис удостоил Веттели визитом в первый же рабочий день. Правда, внимание оказалось небескорыстным, и явился математик не один, а в компании с авокадо. Он так и сказал с порога:

– Вы Веттели, наш новый сотрудник? А это авокадо. Будем знакомы!

– Очень рад знакомству с вашим авокадо, сэр, – вежливо поклонился Веттели, стараясь сдержать предательски рвущийся наружу смех и выдать его за любезную улыбку, – но нельзя ли узнать и ваше имя?

– А! Я Харрис. Кит Мармадьюк Харрис, но теперь не о том. Авокадо! Видите, какой у него бледный вид и