Современный российский детектив - Анна Майская

пройдет операция «Ноев ковчег», после которой настроения в обществе резко изменятся, сознание народа соединится в ненависти к Чечне, последует крупная войсковая операция, и на этой волне страна войдет в очередные думские выборы, которые нельзя проиграть, отдать коммунистам или другому опасному блоку — «Отечество». КПРФ, как карманная оппозиция пусть остается, они больше не опасны; а вот «Отечество — вся Хазария» будут смяты, раздавлены катком СМИ, осмеяны, вывалены в грязи и отброшены на второй план. По замыслу олигарха «ББ», также входящего в «Черный Орден», он, Рудный, занимался устроительством нового политического объединения. Который должен был быть составлен из серых, новых незаметных людей, лишенных воли и целиком пропутинских, главное — не проельцинских. Ельцина больше нет, все, с ним покончено, хотя он все еще и у власти. Этот мешок с воздухом не ранее чем до наступления Нового года, Миллениума, будет спущен, в нем проколют дырочку и он выпустит последний пар, сморщится и уедет на свою загородную дачу доживать остаток дней. Кукла больше не нужна, у куклы отключают жизнеобеспечивающие механизмы. Что будет с «Семьей» — не важно, пусть год потешат себя «гарантией безопасности». Теперь главное выиграть Думу, а в данной политической ситуации, когда страна окажется без Президента, выиграет Путин, и кто за ним. Проголосуют как надо. Шойгу — личность замечательная, к тому же честолюбивая. Недаром в свое время запросил у Ельцина в свой штат 122-е генеральские должности, а себе — звание генерала армии (у всей пожарной службы России всего один генерал-майор, а масштаб их деятельности несравнимо выше). У Шойгу 70 тысяч стрелков, спецназовцы, бывшие ветераны «Альфы» и «Вымпела», при случае сгодится для поддержания в стране порядка. А его идеал с детства — барон Унгерн, он просто «повернут» на этом персонаже, может рассказывать о нем часами, наверное, мнит себя его преемником. Пусть. Пусть будет бароном Унгерн-Шойгу, России сейчас нужен именно такой герой.

Рудного привлекла личного Киреевского, с которым он познакомился в домике Галовина, в Горках-10, и с которым они позже возвращались обратно в Москву. Проговорили они еще часа полтора, устроившись в одном из уютных кафе в Хаммер-Центре. Один умный аналитик понимал другого умного аналитика с полуслова. Они многое недоговаривали, но то что оставалось за фразой просчитывалось. И Рудный после этой встречи вынес для себя следующее: Киреевский безусловно знает или догадывается, какой котел заваривает Рудный и его друзья. Он чувствует дыхание грядущих событий, видит перспективу. А потом и чрезвычайно опасен. Его не удалось привлечь на свою сторону, склонить к сотрудничеству. Поэтому надо подумать о том, как этого умного соперника, имеющего без всякого сомнения отношение к «Русскому Ордену», нейтрализовать.

2

Кротов вновь приехал к Гавриилу Тимофеевичу Трубину, но на сей раз прихватил с собой вместо Днищева — Киреевского. Он словно представлял старому отшельнику — врачевателю своих молодых коллег по «Русскому Ордену».

— Хорош хлопец, — сказал сельский философ, оглядев русобородого Анатолия. — Худой только. Тот, прежний, покрепче будет. Ну, ничего, мы тебя сейчас молочном парным напоим, чаек на травах заварим, супчик из картошечки на сале с чесночном в печке уже готов — объедение. Никакие доктора не нужны.

— Да, я, вроде бы, не болен, — отозвался Киреевский.

— Болен, болен, — встрял Алексей Алексеевич Кротов. — Мы теперь все больны, кто душой, кто мозгом.

— Верно. А врачи да экстрасенсы этим пользуются, — сказал хозяин дома. — А вы знаете, что слово «врач» родственно вовсе не слову «врать», что само по себе тоже плохо, а слову «ворожить», ибо первыми целителями считались шаманы. А позднее врач причислялся либо к философам, если размышлял о субстанциях и гуморах, либо к цирюльникам, если пускал кровь. Вот эти цирюльники в наши дни и выдумали СПИД. Еще двадцать лет назад врач Готлиб из Калифорнии стал собирать данные о нарушении иммунитета и наткнулся на странную пневмонию, которой болели гомосексуалисты. А сам вирус в крови никто не ищет, потому что его и нет. Все это вранье. Обычно смотрят, сколько в крови антител, вырабатывающих в ответ на любую инфекцию, и по концентрации этих антител судят о СПИДЕ. Но поверьте мне, домашнему врачевателю по «бабушкиным рецептам», кровь у любого туберкулезника или больного воспалением легких будет такой же, потому что антитела одни и те же. Почему так?

— Почему? — улыбаясь, спросил Кротов.

— Да потому, что всегда надо смотреть откуда ноги растут. Медицинская «мафия» во всем мире ничуть не слабее компьютерной. Тут тебе и донорство, и «запчасти» для человека, и будущее клонирование. Неисчислимые фирмы и фирмочки во всем мире, гигантские транснациональные корпорации ежегодно зарабатывают миллиарды долларов, сотни, на борьбе со СПИДом. А панацеи все нет. Ведь если СПИД будет излечен, то надо будет переориентироваться на что-то другое, а это требует больших затрат. А ведь, скажем, от туберкулеза и гепатита В и С в России и во всем мире народу умирает в сотни раз больше… Хотя чему удивляться? СПИДом ведь болеют сексуально активные люди, а где секс — там деньги. Все, все погрязло в пороке и мерзости.

— Ну ты, Гавриил Тимофеевич, даешь! — восторженно сказал Кротов. Целую нам лекцию о медицине прочел.

— Все, не буду! — засуетился старик, накрывая на стол скатерть. Вскоре появился котелок с супчиком, глиняный кувшин с парным молоком, миски, чашки, горячий деревенский хлеб.

— Тут одна бабка его печет, — признался Трубин. — Умница, а не бабка. Свой секрет не раскрывает. Вкусны-ый!..

— Ты, за ней, чай, не ухаживаешь тут, а, Тимофеич? — вновь позубоскалил Кротов.

— Какой! — замахал руками хозяин. — У меня все время на старинные рецепты уходит, на травы. Я по деревням хожу, записываю у старых людей. Да деревяшки вон строгаю…

Он кивнул на стену, где висели его творения, почти иконописные лики в дереве, объемные, радостные, светлые.

— Дерево знать надо, — добавил Трубин, заметив как заинтересовался изображениями Киреевский. — Чувствовать пальцами, ощущать его природу, теплоту.

Разговор за обедом шел о разном. И о простых вещах, и о сложных. Неторопливый и размеренный, бесхитростный, как обычно беседуют близкие или хорошо знакомые люди. Хорошо тут было, уютно. А потом Трубин вновь свернул на тему врачевания.

— Странный какой-то девиз у врачей… Не «исцели» или «спаси», а «не навреди»… То есть не сделай еще хуже своим лечением. Недаром один в анекдоте спрашивает: «Отчего он умер?», а второй ему и отвечает: «От лечения». Хуже нет, если доктор — докторша — суть ограниченная и упрямая самоуверенность. Мол, все знаю, а вы, больные, непосвященные. Тот же гнозис, тайные знания, гордыня. А без Веры, а следовательно и