Современный зарубежный детектив-14. Книги 1-22 - Себастьян Фитцек

Она подождала, будто бы он мог как по волшебству появиться на другой оконечности голосовой почты из железного зала, куда отсылались бестелесные голоса, пока их не услышат – словно бесшумно падающие в лесу деревья. Она представила его в безликом, но уютном конференц-зале в Кливленде, со стоящей на подносе неоткрытой бутылочкой воды – дар обосновавшегося в вестибюле представительства амбициозной фармацевтической компании, – записывающим обескураживающую статистику последних клинических испытаний некогда перспективного препарата. Что значила смерть незнакомой взрослой женщины – человека, которого ни он, ни его сын даже в глаза не видели, – для того, кто ежедневно старался лечить детей, могущих или не могущих знать, что они умирают, и утешать родителей, которые всегда знали правду? Это все равно что тыкать в пятнышко грязи уборщиков и мусорщиков, очищавших от сора и хлама целые кварталы. Грейс нажала кнопку, сбрасывая вызов, и положила телефон на стол.

Теперь она уже жалела, что позвонила. Жалела, что поддалась детскому желанию попросить его сказать что-нибудь волшебное, от чего бы ей сразу полегчало. Джонатана, занимавшегося куда более важными проблемами, не надо отвлекать от его обязанностей лишь потому, что она нуждалась – опять же, почему нуждалась? – в его сочувствии. Как все остальные, как, разумеется, Сильвия, Грейс прекрасно научилась реагировать на вещи из серии «со мной этого никогда не случится». В Центральном парке изнасиловали женщину? «Конечно же, это ужасно, но надо бы спросить, зачем она отправилась на пробежку в десять вечера?» Ослеп переболевший корью ребенок? «Прошу прощения, но что за идиоты-родители, не сделавшие прививку?» Разбойное нападение на туристов в Кейптауне? «Вы удивлены? Но это же Кейптаун!» Но в случае с гибелью Малаги Альвес винить было некого и нечего. Не ее вина в том, что она латиноамериканка и явно не очень богатая. И разумеется, нет ничего плохого в том, что ей удалось выбить своему ребенку стипендию для обучения в одной из лучших школ города. Для того стипендии и существуют! Где все они – и Грейс в частности – должны были построить стену, отделявшую их от этой бедной женщины?

Везение. Чистое везение. И деньги, которые в ее случае тоже относились к везению.

Она жила в квартире, где выросла, в квартире, которую никогда не смогла бы себе позволить по нынешней рыночной цене, и отправила сына – возможно, не более, но уж никак не менее способного, чем его одноклассники, – в ту школу, где сама училась. Там благосклонно принимали детей прежних выпускников, и ее отец иногда помогал оплачивать обучение, поскольку стоило оно просто головокружительно дорого, а практическая психоаналитика и детская онкология – не очень-то эффективные средства для обретения богатства в прародителе Уолл-стрит. Отвратительное везение. Не как у Сильвии, которая, наверное, тоже извлекла выгоды из статуса бывшей выпускницы, но которая работала, как одержимая, чтобы определить свою талантливую дочь в Рирден и как-то жить вместе с ней в однокомнатной квартирке. «Мне надо больше общаться с Сильвией», – поймала себя на мысли Грейс, будто была знатной помещицей. Возможно, она этим подразумевала, что в свое время надо было больше общаться с Малагой, но опять же – возможно, теперь так себя чувствовать было безопаснее.

Наконец она и вправду услышала звонок во входную дверь и нажала клавишу интеркома, удерживая, пока не щелкнул открывшийся замок. Из вестибюля послышался разговор, пока пара усаживалась там на стулья. Она слышала их голоса, спокойные и приглушенные, что было очень необычно для ее пациентов, которые зачастую являлись к ней, готовые броситься друг на друга. Прекрасные люди, открытые к диалогу, серьезно настроенные и серьезно пытавшиеся вылечиться, и они ей нравились, хотя обоих в ранней молодости жизнь так крепко потрепала, что Грейс исподволь надеялась, что они придут к решению не заводить детей. Кому-то надо обзавестись детьми, но они не могут, кто-то может, но им того не надо, – как же все несправедливо. Эта пара, обретшая друг друга, была счастливее остальных.

Она ничего не добьется, сидя за столом и глядя на телефон, вновь и вновь безуспешно пытаясь найти какую-то точку опоры в сложившейся ситуации. Ничего не мешало ей уделить несколько лишних минут сидевшим по ту сторону двери мужчине и женщине – своего рода подарок, дружелюбный жест с ее стороны. Она могла сейчас встать, открыть дверь и поздороваться с ними. Могла, возможно, так и следовало бы поступить, но по какой-то причине Грейс этого не делала, и часы продолжали отсчитывать минуты, словно ничего не изменилось, а она все сидела, будто ничего не изменилось, поскольку и хотела, и могла. Но не очень долго.

Глава седьмая

Набор бесполезных фактов

Генри был первой скрипкой в оркестре Рирденской средней школы, что они с Грейс хранили в строгой тайне от Виталия Розенбаума, который, вообще-то говоря, категорически возражал, чтобы любой другой преподаватель как-то воздействовал на его ученика. Репетиции проходили днем по средам после уроков, а затем Генри шел домой один, по крайней мере один в компании телефона. Она, конечно, переживала, но не сильно, потому что теперь в городе стало безопасно. Даже если и не во всем городе, то в Верхнем Ист-Сайде точно. И телефон – именно он играл решающую роль.

После сеанса с последним пациентом она по дорогое домой заехала в пару мест. Сначала в магазин «Дуэйн Рид» на углу Лексингтон-авеню и Семьдесят седьмой улицы за подарочными конвертами (в них вкладывали праздничные чаевые консьержам и управляющему домом), затем в супермаркет «Гристедс» за отбивными из барашка и цветной капустой: эти блюда ее сын всегда ел с удовольствием. Поворачивая за угол своего дома на Восточной восемьдесят первой улице, она подумала, что нужно еще вскипятить воду и прогреть плиту, потом стала вспоминать имя нового консьержа, стоявшего прямо у двери под навесом с надписью «Вэйкфилд» и разговаривавшего с двумя крепкими мужчинами, один из которых курил. Затем о том, стоит ли вкладывать в конверт новому консьержу столько же, сколько и проработавшим целый год. Так по-честному будет? А после, когда консьерж без имени поднял глаза и заметил ее, он указал в ее сторону и двое мужчин повернулись. Куривший выбросил сигарету (или сигару? с виду она была темной или коричневой, вроде тонкой сигары, которую может курить женщина, или когда-то женщины такие курили) на землю, и Грейс подумала: «Подними окурок, урод».