Записки сумасшедшего следователя - Елена Топильская

Когда финн увидел родное лицо переводчицы, он бросился ей на шею, а заодно пытался расцеловать и меня. Представляю, какую ночку он провел в камере с представителями нашего дна, не понимая, за что его задержали, и не имея возможности из-за незнания языка сообщить о себе. Допрошенный с участием переводчицы, он рассказал несколько другую историю нападения на российскую гражданку. Во-первых, он ошарашил нас сообщением о том, что он знаком с потерпевшей. Далее он рассказал о том, как они познакомились: он с другими туристами был в ресторане, за соседним столиком сидели две красиво одетые женщины, он познакомился с ними, и одна из них предложила поехать на квартиру и познакомиться поближе. (На мой вопрос, как же они объяснялись, учитывая, что он не владеет никакими языками, кроме финского, а она говорит только по-русски, финн остроумно ответил: «О, мадемуазель следователь, есть ситуации, в которых мужчина и женщина всегда поймут друг друга!»)

Когда они пришли в квартиру и уже раздевались, готовясь знакомиться ближе, мадам сделала характерный жест пальцами, потерев их друг о друга, и он отдал ей все остававшиеся у него русские рубли, в количестве двадцати, но она повторила жест, в связи с чем он стал шарить по своим карманам и к своему ужасу обнаружил отсутствие финских марок, кредитной карточки и всех документов. Если до этого взаимопонимание было полным, несмотря на языковой барьер, то сейчас возникли затруднения: как дать ей понять, что он интересуется, не она ли взяла его документы и деньги, он не знал, поэтому просто схватил ее пальто и стал осматривать карманы. Она, не понимая, что происходит, стала вырывать у него пальто. Он, не вполне хорошо соображая из-за выпитого, рассердился и выскочил на лестницу, чтобы там в спокойной обстановке продолжить осмотр карманов. Она выскочила за ним, в связи с чем финн окончательно уверился, что его бумажник украден ею и находится в ее пальто, поэтому не придумал ничего лучше, чем взять с собой все пальто. Они побежали по улице, потом его схватили и бросили в каталажку. Пальто во время всех этих перипетий с погонями просто потеряли.

Показания финна полностью подтвердились свидетельствами туристов, бывших вместе с ним в ресторане, они безоговорочно опознали «потерпевшую», как назойливую женщину, липнувшую к иностранцам. Финн показал расположение квартиры. Мы оперативно установили ее владелицу, вытащили ее в отделение. Она призналась, что уже давно предоставляет свою квартиру подружке для встреч с иностранцами, за что имеет свой небольшой процент. При этом сама «потерпевшая» и не подумала отступать от своих показаний, требуя помимо привлечения финна к уголовной ответственности, еще и возмещения материального ущерба – потерянного пальто и порванных колготок. Тут крыть было нечем, пальто действительно было утрачено по вине незадачливого «финика». А время неумолимо тикало, и больше всего мне было жалко переводчицу – в застойные годы это было катастрофой: у сотрудницы «Интуриста» такой скандал во вверенной ей группе. Поскольку узел не развязывался, я решила просто разрубить его. Я подошла к «потерпевшей» и прямо спросила ее, чего она хочет, чтобы забрать свое заявление, уйти из отделения и больше не возвращаться. Она проявила благородство, заявив, что лишнего ей не надо, пусть оплатят стоимость пропавшего пальто и порванных колготок. Я вернулась к переводчице и поставила ей задачу. Та вошла в автобус, где уже четвертый час маялись бедные финские туристы, и через пять минут вышла оттуда с кипой мятых рублей, собрав все, что протратившиеся туристы наскребли по сусекам, а также с упаковкой финских колготок. Выкуп торжественно был передан «потерпевшей», финн торжественно был освобожден и под конвоем переводчицы и руководителя группы под руки препровожден в автобус. Я их напутствовала сентенцией о том, чтобы впредь они заранее были готовы к тому, сколько стоит русская проститутка – двести рублей плюс колготки.

Тогда я, как старший следователь, получала сто девяносто рублей в месяц, в связи с чем некоторые мои клиенты, имевшие неправедные доходы, искренне меня жалели. Как-то я расследовала одно очень интересное дело об убийстве: две проститутки сняли в ресторане состоятельного дядьку, поехали к нему домой, а за ними, согласно давно отработанному плану, – два их сутенера. Девушки распалили хозяина до того, что он уже стал раздеваться, и в этот момент спровоцировали ссору, вынудив того распахнуть дверь квартиры и указать им на выход. Сутенерам только это и было надо – они ворвались в квартиру, хозяина задушили, собрали вещи, – и все вместе были таковы. Проституток задержали через месяц, они тут же раскололись, что называется, от носа до позвоночника, и сдали сутенеров. Я тогда живых проституток увидела чуть ли не впервые и была потрясена тем, какие они толстые и страшные. (Когда я, в очень застойные годы, работала в горсуде, у нас читала лекцию для сотрудников весьма интересная психологиня, которая непринужденно заявила, что один московский психолог уже много лет работает с большой выборкой проституток. Ответом было какое-то звенящее молчание, прерванное громким шепотом парторга горсуда: «У нас же нет проституции!»Это сейчас проститутки не в диковинку, и сказки про них рассказывают, и песни поют.) Сидели мы с ними как-то поздно вечером в кабинете следственного изолятора, все уже разошлись, а я все их допрашивала, уточняя какие-то подробности. И они, жалостливо на меня глядя, стали спрашивать, сколько же я за такую самоотверженную работу имею. Узнав размер моей зарплаты, они разохались и от души стали предлагать устроить меня к ним в «профсоюз». «Елена Валентиновна, – наперебой убеждали они меня, – бросайте вы эту свою прокуратуру, у нас вы за ночь заработаете больше, чем тут за месяц».

Тогда я посмеялась, а позже с горечью убедилась, что некоторые мои коллеги так и делают, правда, в переносном смысле, – продаются за деньги, при этом за один раз на стороне действительно зарабатывают больше, чем по основному месту работы за месяц.

А между тем рейтинг такой «профессии», как проституция, резко полез вверх. По делам стали проходить дамочки, гордо именующие себя проститутками. (В одной газете я прочитала о том, что за проституцию в гостинице была задержана лаборантка проектного института, и работник милиции стал в воспитательных целях угрожать ей, что сообщит на работу, где и за что она была задержана. Она безумно испугалась и стала умолять этого не делать: «Поймите, мне ведь проходу не дадут, все будут просить взять с собой!») Правда, реальных путан от романтических героинь «Интердевочки» отделяла пропасть. Моему приятелю-следователю досталось дело о содержании бюро эротических услуг; был изъят журнал регистрации вызовов. Изучив его, следователь убедился, что единственная труженица эротического фронта – толстая кривоногая девица с невыразительным лицом, годков под тридцать – обслуживала, и успешно, все заявки – о предоставлении «высокой стройной блондинки», «жгучей брюнетки с пышными формами», «юной девочки гимназического типа» и прочая, и прочая, и прочая...

И как раз в тот исторический период, когда благосостояние проституток существенно повысилось, материально-бытовые условия жизни следователей стали уже не устраивать мужчин, которым нужно было кормить семью.

Но мне лично на жизнь тогда хватало. Больным вопросом был только квартирный вопрос. Я с рождения жила в огромной коммунальной квартире, в которой всякое бывало, – и перерезание веревок с бельем, и подсыпание гадостей в суп, и пропажа ценностей, и пьяный сосед, лежащий как бревно в коридоре и загораживающий проход. Случались и более прелестные вещи. Как-то, дежуря по городу, я столкнулась с такой необычной ситуацией: потерпевший забит ногами, а у подозреваемого нож в спине, он в больнице. Поговорить можно было только с третьей участницей событий, пропитой теткой, сапожки которой явно прошлись по потерпевшему. Я ее капитально повоспитывала и задержала на трое суток, а вернувшись домой с дежурства, встретила ее в коридоре своей коммуналки: она оказалась бывшей женой моего соседа, и когда районный следователь ее выпустил под подписку о невыезде, пришла пожаловаться бывшему мужу на жизнь, за шкаликом. Честно скажу, удовольствия я не испытала.