Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 2 - Татьяна Юрьевна Степанова

Катя вспомнила их самый первый танец вдвоем – в пустой гостинице полумертвого Староказарменска.

Back to black.

Они – муж и жена – любили друг друга.

Неистово. Нежно.

Потеряв счет времени.

Забыв обо всем.

Глава 24

Не Якудза

Господин советник Абдулкасимов сидел в кабинете и созерцал в окно внутренний двор посольства. Чирикали воробьи, из гаража шофер выгнал лимузин посла с флагом. Абдулкасимов минуту назад прочел подробную справку, присланную ему из Бишкека. Информация касалась деда убитого инженера Нур Абдуллы Шахрияра и еще одной особы. Деда инженера звали Дауд Шахрияр, он являлся младшим братом фотографа Юсуфа и единственным оставшимся в живых членом пропавшей русской экспедиции 1931 года. Во время трагедии ему было всего пятнадцать лет, а в 1939-м – в год его зверского убийства – исполнилось двадцать три. Несмотря на врожденную глухонемоту, он успел жениться на своей троюродной сестре-уйгурке и родить сына. А затем жаркой, душной августовской ночью произошли события, описанные в подробной справке из архива.

Август 1939 года, Каракол.

– Поймали ее! Держите, а то сбежит!

– Воду несите, соседи! Дом полыхает! Вся улица сгорит! Тушите пожар!

Возле глинобитного дувала на узкой улице Каракола, в темноте, в свете зарева, суетились люди. Дом во дворе за стеной скрылся в густом дыму, в небо вздымались языки пламени, летели искры. Огнем занялась и пристройка, где раньше во время НЭПа братья Шахрияры держали частное фотоателье и лавку фототоваров. Лавка и ателье давно закрылись, пристройку Дауд Шахрияр использовал под склад и сарай.

– Она его ударила по голове кетменем! И облила керосином! Подожгла! – истошно орали люди во дворе горевшего дома. – И его жену пыталась сжечь! Ребенка спасите!

Двое соседей сорвали с себя ватные халаты и набросили на дико кричавшую окровавленную женщину, бившуюся на земле у абрикосового дерева, – ее распущенные волосы лизало пламя, ночная рубаха с длинными рукавами тлела. Женщина успела отшвырнуть от себя подальше полуголого младенца, но объявшее ее пламя обожгло и его, и он заходился истошным плачем. Возле горящего дома валялся на земле черный обугленный труп. Соседи с ужасом взирали на него – останки молодого Дауда, увлекавшегося фотографией. В воздухе стоял сильный запах керосина, гари. Клочья удушливого дыма ползли к соседним домам. В переулок спешно пригнали ишаков, нагруженных кувшинами и бурдюками воды. Соседи уже не надеялись погасить пламя в доме Дауда и пристройке. Они поливали водой дувалы, крыши и стены своих домов, спасая их от летящих в ночи искр.

Шум, крики, проклятия…

Разъяренная толпа волокла за волосы по улице растрепанную, избитую женщину в голубом грязном чапане.

– Убийца! Смерть ей!

Сквозь толпу продирались сотрудники милиции в замызганной изжелта-белой туркестанской форме, участковый в фуражке. С запозданием явилась на двух телегах пожарная команда.

– Дайте дорогу пожарным! – орали милиционеры. – Расступись!!

Избитую женщину швырнули на землю. Толпа окружила ее. Подоспел участковый.

– Отставить самосуд! Люди! Опомнитесь! – кричал он, выхватил из кобуры револьвер и выстрелил в воздух.

Толпа отпрянула, но затем снова надвинулась.

– Она его убила кетменем! Мотыгой, прямо во дворе! – орали соседи. – Дауд с женой сидел вечером в саду из-за духоты. Жена его нянчила малыша. Эта тварь вошла через калитку и набросилась на них, подобно бешеной собаке! Она облила тело мертвого Дауда керосином и подожгла! Погналась с кетменем за его женой. Мы все слышали ее крики. Она ее ударила кетменем в спину, сбила с ног и тоже облила керосином, швырнула спичку! А затем подожгла их дом и сарай изнутри и снаружи двумя их же собственными керосиновыми лампами!

Женщина, корчившаяся на земле, встала на колени. Ей на вид было не больше двадцати трех. Лицо ей разбили в кровь, повредив скулу и сломав нос. Шатаясь, она поднялась на ноги. Ее темные, некогда прекрасные глаза, сводившие джигитов с ума, горели мрачным огнем. Она кинула взгляд на объятый пламенем дом Шахрияров – ничего там уже не спасти. Зарево отразилось в ее зрачках.

– Ведьма! – заорали жители Каракола. – Жалмауыз!!

– Он меня совратил, обольстил! – крикнула она напиравшей на нее толпе. – Он обошелся со мной словно с блудницей! Глухой и немой мой любовник Дауд! Он со мной спал тайком от жены! Я убила его из ревности! Да, я хотела прикончить и его жену с отродьем! Я не желала делить его с ней! Он мой, и только мой, Дауд Шахрияр! – Она топнула ногой и внезапно, избитая и страшная, начала приплясывать, хрипло напевая: – Был в косе твоей цветок или был бутон? Было это наяву или то был сон? Ты взгляни хоть краем глаз, улыбнись хоть раз, чтобы в сердце родилась песня… а не стон![79]

– Люди, да она сумасшедшая! – крикнул участковый, пряча револьвер в кобуру. – Успокойтесь! Следствие во всем разберется! А за самосуд последует каждому уголовное наказание по закону!

В справке из архива, присланной советнику Абдулкасимову, значилось имя убийцы – Айнур Имин Кашгари Хислат. Младшая и единственная сестра Дэв-хана, казненного гоминьдановцами после подавления уйгурского восстания в Синьцзяне.

Абдулкасимов вновь внимательно перечитал текст. Айнур, сестра басмача, вместе с некоторыми высокопоставленными уйгурами в 1934 году ушла от китайских войск на территорию СССР и год провела в фильтрационном лагере, где у нее на свет появился сын. По данным НКВД, от случайной связи с бывшим телохранителем. Из-за младенца ее выпустили из лагеря, и она переезжала с места на место, перебиваясь поденной работой. В 1939 году она с сыном появилась в Караколе. Во время следствия и суда она твердила: «Я убила Дауда Шахрияра и пыталась прикончить его жену и ребенка из ревности. Мы с Даудом были тайными любовниками». Но соседи Шахрияра подвергали ее слова сомнению: какую любовницу мог иметь молодой глухонемой фотограф, лишь недавно женившийся с великим трудом на соплеменнице? Ведь не каждая женщина согласится стать женой калеки. Никто из соседей никогда не видел Дауда и Айнур вместе. Она появилась внезапно, подобно злому горному духу, той страшной ночью, неся с собой смерть и огонь. Соседи обвиняли Айнур во лжи. Но следствие так и не установило иного мотива для ее дикой расправы над Даудом и его семьей. А сама Айнур до конца отстаивала версию любовной связи и ревности.

Жена Дауда и его ребенок выжили, по этой причине приговор Айнур оказался более мягким, чем ожидалось: ей дали десять лет лагерей, учитывая ее положение матери-одиночки. Ее малолетнего сына отправили в детдом. Отмотав полный срок, Айнур вернулась из колымского лагеря и разыскала в детдоме сына.