Роль жертвы - Елена Валентиновна Топильская

— Дорогих конфет нету, — мрачно сказал Буров. — А вот колбаса есть. Будете?

— Буду, — решительно согласилась я. — А тонкие ценители могут встать и выйти, если им западло смотреть, как коньяк закусывают.

— Конечно, — хмыкнул Стеценко, — чего ожидать от женщины, которая пиво со льдом пьет!

— Скажите пожалуйста! А кто меня научил?

Буров испуганно переводил глаза с меня на Сашку, приняв нашу перепалку всерьез.

— Колбасу-то дадут? — поторопила я его.

Оп кивнул, поднялся и полез в шкаф, в котором в бытность Кужерова навалом хранились форменные ботинки, пивные бутылки и старые газеты. Краем глаза я заглянула в открытые дверцы. Теперь в шкафу царил идеальный порядок. Засаленная бумага, устилавшая полки, была безжалостно выброшена, шкаф, по-моему, даже помыт. На верхней полке стояла чайная посуда, с заварочным чайником и сахарницей, на второй сверху полке лежало аккуратно свернутое шерстяное одеяло и постельное белье. Я восхитилась тем, как основательно подошел новый оперативник к проблеме дежурств. Чистое белье на дежурной койке — это высший аристократизм. Вот тебе и деревня...

Буров тем временем достал с полки, где стоял сервиз, пластиковую коробочку, в которой находился кусок твердокопченой колбаски, булочка и одноразовая упаковка маслица, такой дорожный вариант.

— Пардон, я сразу не предложил чаю, не догадался, — он сноровисто расставил перед нами чашки, разрезал булочку на несколько частей и разложил на тарелочке колбасу. На табуретке появились пакетики с чаем, и почти сразу зашумел неведомо когда включенный хозяином электрический чайник. Мы с Сашкой изумленно взирали на эту скатерть-самобранку. Наконец Буров разлил нам по чашкам кипятку и присел напротив, взяв в руки бокал.

— Ну? Выпьем?

Мы с Сашкой послушно глотнули коньяку, и я почувствовала, что, вопреки моим опасениям, желудку полегчало. И даже острый голод отступил, но кусочек колбасы я все же взяла. Сашка укоризненно покачал головой.

— Фи, — сказал он, поднял бокал и для большей убедительности отставил мизинец.

— Ты когда ел? — агрессивно спросила я Сашку, запихивая в рот колбасу. — А я утром. И не надо намекать, что я толстая, или что приличий не знаю.

— Да я, собственно... — начал было Сашка, но замолчал и стал смаковать коньяк.

Буров внимательно посмотрел на него, а потом на меня.

— Ребята, вы не поссорились?

— Не обращайте внимания. — сказала я. — У нас текущие разборки.

Буров пожал плечами. Чувствовалось, что он хочет еще что-то спросить, но не решается. Помолчав, он снова поднял свой бокал.

— Ну, за знакомство.

— А ты тут недавно? — спросил Сашка, проглотив коньяк. — Что-то я с тобой не встречался.

— Да я из области перевелся. Тут еще никого не знаю. Привыкаю к вашим порядкам.

— Ну и как тебе тут? — Сашка подвинул к нему свой бокал, и Буров плеснул туда еще из пивной бутылки.

— Да так. Необычно.

— А как попал сюда?

Буров замялся. Я незаметно взглянула на часы. Полвторого.

— А вы дежурите, что ли, сегодня?

Буров покачал головой.

— Нет.

— А домой не торопитесь?

Он как-то странно посмотрел на меня и промолчал, стал греть в руках бокал с остатками коньяка. Потом глотнул и, глядя в сторону, заметил:

— Но ведь и вы не торопитесь...

— Завтра суббота, — сказал Сашка. — Можно отоспаться.

— А дома вас не ждут? — как-то слишком безразлично спросил Буров, делая вид, что наслаждается коньячным запахом.

— А тебя? — ответил Сашка вопросом на вопрос. — Или ты еще своих не привез?

Вопрос был обоснованный, поскольку на пальце у Бурова светилось обручальное кольцо.

Буров вдруг помрачнел еще больше. Все-таки он был удивительно неулыбчивый, какой-то погруженный в свои мысли, отрешенный.

— Ладно, ребята, пейте чай, — сказал он, и откусил от булочки. Энергично запив ее чаем, он стал жевать, причем было очень заметно, что есть ему совершенно не хочется. Ну ладно, не желает говорить о себе — не надо. Раз перевелся, значит, надо было сменить обстановку. Наверное, со скандалом развелся, городок маленький, все пальцами показывали, вот и сбежал от греха подальше. Интересно, в маленьких городках оперативники тоже сутками на работе пропадают? Или там полегче? Из-за чего у него с женой разладилось — из-за ночных засад или из-за грошовой зарплаты?

Мы старательно доели угощение, а Сашка с удовольствием допил коньяк.

— Спасибо, — сказал он. — Коньяк божественный.

Интересно, подумала я про Бурова, человек он тут новый, а ему уже кто-то коньячку подкинул, ворованного с подъездных путей. С чего бы это? За какие заслуги?

— Это я когда проставлялся на новой работе, начальник принес. Мигулько. У вас тут дело какое-то было по хищению коньяка, он сказал, что ему следователь отлил маленько.

Да, в это я готова была поверить. Когда Лешка направил дело по хищению коньяка в суд, вещдоки в виде ста десяти литров коньяка остались у нас, потому что суд не брал. Не взяли коньяк и после того, как расхитителей осудили. Лешка добросовестно пытался сдать коньяк обратно на винзавод, ему грубо отказали. Зоя требовала освободить камеру вещдоков. Тогда Горчаков договорился с гидролизным заводом, что злосчастный коньяк, поскольку он неизвестно откуда и без сертификата качества, примут по три рубля за литр, и повез его с оперативниками сдавать. Часть коньяка была в бутылях, с ней он разобрался очень быстро.

Сложнее было с тем коньяком, который, по старой доброй расхитительской традиции, закачивали в кислородные подушки.

О том, как происходила сдача материальных ценностей, мне рассказывали опера, нуждавшиеся после увиденного в серьезной психологической реабилитации.

На гидролизном заводе их проводили в какое-то помещение с бетонным полом и стенами, из мебели там были деревянный стол и лавка. Работник завода поставил перед ним ведро и удалился. Предстояло из кислородной подушки выдавить коньяк в ведро. Сначала они выдавливали его по очереди, опираясь на воспоминания о фильмах из колхозной жизни, — как доярки дергают коров за сосцы, обеспечивая вечерний надой. После часа напряженной работы выдоенный коньяк едва покрыл дно ведра. «Так дело не пойдет», — решил Лешка и призвал на помощь следовательскую смекалку: он положил кислородную подушку на лавку, сел сверху, и стал прыгать на ней, ожидая, что коньяк под давлением его массы польется через трубочку струей. Прыгал он так недолго, на