Час ночи - Аркадий Адамов

Валя, спотыкаясь, брела по тёмной, пустынной улице, обходя жёлтые круги уличных фонарей. Опять она выпила, не удержалась. А ведь не хотела, зарок себе дала не пить. Но встретила Витьку, прежнюю свою любовь. Он и уговорил, затянул в ресторан. С дружками он был, и ещё две незнакомые девушки. Все вместе они её и уговорили. «Эх, Валюха, — весело и беззаботно сказал Витька, — обмоем давай прежнюю нашу любовь, чтоб не ржавела». «Нет, — ответила Валя. — Нет старой любви, Витя. И не было». Вот так и ответила. И всё-таки пошла. Жуткое у неё было настроение, потому и пошла.

А вообще-то он же подонок, этот Витька, он же сопливый хулиган, истерик и трус. Уж она его узнала, хорошо узнала. Его всерьёз никто и не воспринимает. Шавка он. А её он предал. На одной вечеринке просто из рук в руки отдал, пьяную. Потом Славка признался, что Витька проиграл её в карты. Вот подонок! Но тогда ей было всё равно. Несло её, ни о чём она не задумывалась, пропивала, прогуливала свою красоту, лучшие свои денёчки. Каких только парней вокруг неё не было — первые в городе! Другие девчонки выли от зависти и готовы были ей глаза выцарапать. Парни на них — ноль внимания. А Вале стоило только мигнуть… Ну, конечно, одним миганием от них не отделаешься, их не окрутишь. Да разве Вале было себя жалко? А потом даже интересно стало сравнивать. Только ни одного она не любила. Она, дурочка, и не знала, что это такое, вовсе не знала. Бывало, девчонки её спрашивали: «Ты Славку (или Витьку) любишь?» «Конечно! — смеялась Валя. — А как же без любви?» И сама верила своим словам.

Вот так и кружилась, кружилась Валя в этом пьяном и пьянящем хороводе, не считая дней и ночей — сплошная у неё ночь была, вся в огнях. Звёзд далёких видно не было, одни только огни над самой головой. А больше Вале ничего и не требовалось. Как в чаду жила, и в голове сплошной туман. Королевой себя чувствовала, царицей. Все её слушались. Правда, Славка однажды избил. Ах, нет! Это её Гришка, псих, избил. От любви, конечно. От ревности. Валя и сейчас помнит, как текла кровь из разбитой губы — весь платочек она тогда перепачкала. А как губа вздулась, ужас! Ни запудрить было, ни замазать. А как голова болела, ну, просто раскалывалась! И отец её после этого в первый раз выгнал из дома.

Три дня Валя тогда жила у тётки, а на четвёртый, когда с матерью стало плохо, отец пустил её домой. Тогда Валя дала матери клятву, что станет другой и пойдёт работать. Отец её устроил секретарём в их ЖЭК. Но не удержалась там Валя. Не повезло ей. Как-то девчонки днём побежали в универмаг, в очередь, колготки там выбросили и лифчики импортные. Когда Валя вернулась, часа, правда, через три, Василий Фёдорович стал её, конечно, отчитывать. А она злая вернулась как собака: лифчики ей уже не достались. Ну она его и полоснула, послала куда следует. Он аж остолбенел, и все кругом тоже. А потом Василий Фёдорович сказал, она и сейчас помнит: «Такой хорошенький ротик, и такая вонь из него летит». Почему-то эти слова особенно её задели. Ну а назавтра её из конторы, конечно, вытурили за милую душу.

И снова пошла-поехала распрекрасная её житуха, развесёлая. С кем она только не крутила тогда, где только не гуляла! Парни потом при встрече краснели да заикались. А Вале всё нипочём было. Подумаешь, дались они все! Что было, то прошло. Будет новое. Так её и звали: «Валюха-завалюха». Только ей было и на это наплевать.

Один раз, правда, она не убереглась. Ну да сейчас не то, что раньше, как мать рассказывала. Сейчас чик-чик — и готово. Врач, правда, предупредил насчёт будущего, постращал. Так ведь их дело такое. Она на него даже не рассердилась. И на материны слёзы внимания особого обращать не стоило. На то она и мать, чтобы по дочке плакать. Только Вале уже никто не указ, сама взрослая и живёт как хочет, как её левая нога пожелает. Так она матери и объявила. Вот после этого отец во второй раз её из дома и выгнал.

Ну, Валя снова к тётке. Старуха и рада, души она в Вале не чает. А сама и глухая, и слепая. Не Валина она вообще-то тётка, а материна, Вале она вроде бабушки. И при ней дома чего хочешь делай: хочешь — лежи, хочешь — на голове ходи. Только непременно тётке Вере рюмочку поднеси. Очень она к этому делу привержена. Кого хочешь с бутылочкой в дом пустит и ночевать оставит.

У тётки Веры тоже жизнь была развесёлая. И работать не надо было, и денег у отца с матерью клянчить не требовалось. Парни все в дом тащили. Ну а однажды её в милицию вызвали, и обыск у тётки Веры… Вот страху-то они обе тогда натерпелись! Потому что нашли у них какое-то краденое барахло. Кто-то из ребят, оказывается, приволок. А Валя по пьяному делу не заметила, а может, и забыла. Вот тогда Славка и загремел в тюрягу, и ещё двое каких-то с ним. А Валя в милиции обещание дала эту жизнь бросить, на работу идти и домой, к отцу с матерью вернуться.

И вернулась. Здорово вся эта история её напугала. Пустил её отец и снова на работу устроил — к себе на стройку, учётчицей. Грязи там было — ужас! Весь день мотаешься среди кирпича да бетона, чушка чушкой, себя в зеркальце не узнаёшь. А к вечеру ни рукой, ни ногой не шевельнёшь — такая усталая. Ну жизнь это разве? Но Валя держалась.

Только однажды она не выдержала. Нинка в субботу позвонила, говорит: «Приходи, Валечка, тебя видеть хотят до жути». Ну Валя и пошла. Вот в тот вечер она с Николаем и познакомилась. Танцевали они у Нинки, выпили, конечно. Родители её в деревню уехали деда хоронить, он там помер. А Нинка больной притворилась. Она это так умеет, что врачи даже бюллетень иногда дают. Вот Нинка дома и осталась. Папаша с мамашей где-то там слёзы льют, а у Нинки разлюли малина, дым коромыслом. Сперва Валя даже не обратила внимания на Николая — парень как парень, брюки, словом. На неё, конечно, глаза пялит. Незнакомый совсем парень, случайный. Гришка тогда её весь вечер кружил, а потом вознамерился увести. А ей ещё веселиться не надоело. И почему-то притягивали глаза того пария. Ну а Гришка грубый и до девок ужас какой горячий. Если ему в голову ударило, то он удержу не знает. Вот и тут вцепился — разве с ним сладишь, со слоном этим чёртовым? Валя тогда в слёзы, вырывается. Но никто, конечно, не осмеливается против Гришки пойти за неё вступиться. И тут вдруг Николай подходит. «А ну, — говорит, — отпусти». Боже мой, что было! Гришка его чуть не изувечил. Но на Валю после этого не взглянул и от Нинки сразу ушёл.

А Валя повела Николая домой. Оказалось, что они соседи, из одного дома, и даже подъезд у них один. Николай недавно в их город вернулся, с Севера откуда-то. И её он сразу заметил, а она его — нет. А он всё подойти стеснялся. Один раз увидел её с Нинкой. Он с ней в одной конторе работал, ну, и упросил познакомить. Дурачок такой! Чтобы не мог с девушкой сам познакомиться, хотя бы и на улице, дело какое!

Так они домой в тот вечер и дошли.

Вот с тех пор Валя себя не узнаёт. Что с ней только стало? Николай ей показался таким расчудесным и необыкновенным, что она вовсе голову потеряла. Сниться он ей стал каждую ночь; в жизни этого с ней не бывало, чтобы каждую ночь один и тот же человек снился. А вот Николай снился. И она даже плакала во сне. И первый раз поцеловал он её тоже во сне. А так виделись они каждый день потом, и ведь он до Вали ни разу даже не дотронулся. Один раз только за плечи обнял, и то когда дождь вдруг пошёл, он пиджак свой на неё накинул. А Валю просто в жар бросило от одного его прикосновения. Никогда этого с ней не бывало. И он к ней не лез, как все другие раньше, не хватал, не волок никуда. Он только нежно так запрокинет ей голову и смотрит в глаза не насмотрится. И счастливее этого мига ничего не могло быть, счастливее ничего она не знала.