Рассказы - Роберт Альберт Блох

оказались склизкими и тёплыми, будто были загажены чем-то. Винций быстро плыл, направляясь к выходу из пещеры, где, как ему казалось, он уже мог различить слабое мерцание звёзд. И вот, когда ему оставалось всего несколько взмахов…

Настал ужас. Впереди всколебалась вода, вздыбившись фонтаном чернильных струй. Хлынула кипящая пена, и огромные пузыри выплыли из глубин.

Внезапно материализовалась голова — гигантское рыло, порождённое разве что только в кошмарном бреду и царстве безумного мифа. Огромная зелёная чешуйчатая морда с красными свирепыми глазами; следом за чудовищными челюстями показалось бьющееся тело, покрытое сетчатым нефритом, жаберные щели и огромный хлещущий плавниками хвост.

Бешено взметнувшись и изгибаясь, голова поднялась над волнами на длинной бочкообразной шее; затем массивные алые челюсти разошлись, обнажая ятаганы клыков и здоровенную багровую безъязыкую пещеру!

Явился дракон из друидских преданий.

Винций видел, как нечто, подобное башне, возвышалось над ним в склизкой чёрной воде; слышал медный рёв и ощущал дыхание мертвечины.

Хвост изогнулся в его сторону, расправив когтистые отростки, а шея спикировала вниз. Огромная жестокая пасть могла бы одним зевком заглотить его.

Так это было правдой! Мифическое древнее существо, призванное злобными жрецами уничтожить флот на рассвете. С помощью какой-то магии они заманили его сюда, заточили в бассейн и вырвали язык, чтобы лучники могли воспользоваться ядом.

Винций осознал это, но ему всё равно стало страшно. Огромное чудовище заметило его. Оно бросилось на крошечный барахтающийся силуэт, разрастаясь больше любого корабля. Чудовище восстало из глубин страха, чтобы на следующий день утащить римское войско в своё наводящее ужас подводное царство.

Теперь пасть помчалась вперёд, вспенивая и рассекая волнами пузырящуюся воду в стремлении поглотить бултыхавшегося человечка. Борьба бессмысленна. Или?..

Тут Винция осенило: меч — на нём ведь яд! Он нащупал, подтянул и вскинул клинок.

Гигантские зубы заскрежетали у него перед лицом, а затем приподнялись. Ещё один бросок, и римлянин окажется между этих клыков. Он привстал над водой, а затем бросился вперёд.

В миг, когда глотка разверзлась, клинок вонзился прямо в полую кровоточащую пасть монстра. Пронзительный вопль разорвал барабанные перепонки, чудище подалось назад, меч болтался в распахнутых челюстях, как серебряная щепка. Титанические удары вздымали волны, бушующие в бассейне. Дракон ревел от боли; исполинское зеленое туловище дыбом поднялось из чёрных вод, а потом рухнуло, извиваясь в безумных, ужасающих конвульсиях.

Издав последний стон судорожной агонии, безобразная голова погрузилась в волны, красные глаза погасли и остекленели. Ночной кошмар повергла его же собственная отрава.

Винций проверял воду до тех пор, пока пузыри не спали, затем подгрёб к расщелине, не оборачиваясь более на обитель страха. Протиснулся в узкое каменное отверстие и поплыл дальше.

Впереди уже виднелось звёздное мерцание, меркнущее с приходом рассвета. Несколько мгновений спустя он выбрался на открытую воду. Медленно гребя к ближайшему судну, он даже не оглянулся посмотреть на тёмную стену утеса, что защищала эту сторону Англси.

Его миссия выполнена. Теперь, с наступлением утра, римляне смогут высадиться без помех; обезглавленные друиды будут вынуждены уступить дорогу легионам. Они с их проклятым варварским колдовством окажутся стёрты навеки.

Винций улыбнулся, сближаясь с бортом корабля. Затем снова нахмурился, вспомнив, как умирающий дракон пал вместе с его клинком, вклиненным в глотку.

— К утру надо будет раздобыть новый меч, — пробурчал он.

Перевод: Николай Зайцев, Дмитрий Квашнин

Плащ

Robert Bloch. "The Cloak", 1939

Солнце умирало; медленно опускаясь в гробницу за холмами на горизонте, оно в своей агонии залило кровавыми закатными лучами небо. Ветер, завывая, гнал на запад шуршащую процессию сухих листьев, торопя на похороны павшего светила.

«Чушь», — произнес Хендерсон и отогнал неуместные мысли.

Cолнце заходило на фоне ржавого красного неба, отвратительный промозглый ветер кружил полусгнившие листья, сбрасывая их в канаву. И зачем только лезет в голову эта выспренная чепуха?

«Чушь», — снова сказал он. Наверное, во всем виноват праздник. Как-никак, сегодня Хеллоуин, День всех святых, и закат знаменует приход роковой ночи. В эту страшную ночь по миру бродят духи, а из-под земли, из могил, доносятся голоса мертвецов.

Но на самом деле, сегодня обычная холодная и сырая осенняя ночь. Хендерсон тяжело вздохнул. В былые времена, размышлял он мрачно, приход её особо отмечался всеми. Средневековая Европа, замирая от суеверного ужаса, посвятила эту ночь оскаблившемуся ужасу НЕВЕДОМОГО. Когда-то миллионы дверей наглухо запирались, чтобы в дом не проникли зловещие гости, миллионы голосов бормотали молитвы, к небу поднимался дым от миллионов коптящих свечей. В этом есть даже нечто величественное, отметил Хендерсон. Жизнь тогда была полна необъяснимых тайн, и люди замирали в ужасе, не зная, что откроется их взору там, за следующим поворотом полуночной дороги. Их окружали демоны и чудовища, призраки, жаждущие получить душу неосторожного, и видит Бог, тогда к слову «душа» относились без нынешнего легкомыслия, Новомодный скептицизм отнял сокровенный смысл у существования. Человек больше не боится потерять свою душу.

«Чушь». — Хендерсон повторял слово механически. Короткое жесткое слово, которым он всегда прерывал ненужные мысли, воплощало что-то от самой сути двадцатого века, грубой реальности современной жизни.

Та часть мозга, которая незамедлительно реагировала на романтическое настроение, заменяла Хендерсону голос общественного мнения, — миллионов здравомыслящих людей, которые хором воскликнули бы: «чушь!», узнав о столь несовременных мыслях. Поэтому Хендерсон, вынеся сам себе приговор, постарался сразу же забыть о своем странном порыве, кровавых полосах, перечертивших небо и прочей ерунде.

Он направлялся вниз по улице, освещенной закатными лучами солнца, чтобы купить наряд для костюмированной вечеринки; чем тратить время на пустые рассуждения об истоках нынешнего праздника, лучше побыстрее найти нужную лавочку, пока хозяин не закрыл её на ночь.

Он окинул взглядом ряд окутанных тенями мрачных зданий, между которыми вилась узкая улочка. Снова вытащил бумажку и прищурясь, проверил адрес, выписанный из телефонного справочника.

Что они, не могут как-то освещать фасады своих жалких лачуг? Никак не разглядеть номера домов. Конечно, это заброшенное место, бедняцкий квартал, но все-таки…

Наконец он увидел нужный дом на другой стороне улицы и поспешил туда. Заглянул в витрину. Последние лучи солнца, словно сверкающее лезвие, прорезали себе путь сквозь узкое пространство между зданиями и падали прямо на стекло, ярко осветив то, что выставлено за ним. Хендерсон невольно охнул и отшатнулся.

Это ведь обычная витрина, а не окно в преисподнюю. Откуда взялись раскаленно-красные языки пламени, среди которых ухмылялись, гримасничали страшные морды чудовищ?

«Закат», — пробормотал Хендерсон. Ну конечно, а «чудовища» — просто умело сработанные маски; такие товары выставляют на обозрение в подобных лавках. Но впечатлительных все это определенно