Паленая месть - Владимир Григорьевич Колычев

не сработала, крепыши не поверили Толику, один пошел прямо к ящикам — по следу, который они сами же с Гариком оставили. Кричать не стал, стоя вдалеке, замахал руками.

— А говоришь, не крыса! — Морда полумесяцем вплотную подошел к Толику.

Но бить не стал, схватил за шкирку, резко потянул за собой, отпустил, Толик едва удержался на ногах.

В этот раз амбалы ему помогли. Таскать ящики в одиночку дело долгое, а ждать они не хотели. Ящики перетаскали, борт закрыли.

— А теперь поговорим! Крыса!

В этот раз морда полумесяцем ударил Толика — кулаком в «солнышко», а дружок рубил по почкам, сразу двумя руками. Толик сложился пополам, но тут же рухнул на колени, от боли выгибая спину назад. Кто-то влепил ему ногой в плечо, он завалился на бок, тут же последовал удар в живот. Но катать по земле его не стали, один чувак оторвал его от земли, поставив на ноги, другой ударил.

Но упасть Толику не давали, его толкали, били, отрывали от земли. Даже потеряв сознание, он почувствовал удар.

В чувство его привел выстрел. Он подумал, что его собираются застрелить, открыл глаза, поднял голову, но никого не увидел. И «Лада» уезжала, и ЗИЛ тронулся с места, от выхлопной трубы поднимался темный дымок. С карбюратором проблема, а отсюда и хлопок, который Толик принял за выстрел.

Машины уехали, только тогда зашевелился Гарик. Сделал вид, что только-только проснулся.

— Что, забрали водку? — спросил он, медленно поднимаясь.

Толик повернулся на бок, подтянул к себе ноги, уложил голову на согнутую руку. По лицу почти не прилетало, даже губа не разбита, и синяк не намечается. Но тело как мешок с толченой картошкой, все что можно ему отбили — и ливер, и душу. Особенно душа болит. Это ведь Гарик его подставил. Ящики сховал, а сам в кусты. Его-то не тронули. Зато Толик узнал, что это такое, попасть на растерзание кепкам.

— Чего лежишь? Устал? — спросил Гарик.

Толик молчал. Плевать он хотел на этого козла. Не уважает он его больше, не хочет быть с ним. Сейчас отлежится и домой, в родную станицу, до первого сентября все утрясется, забудется, он вернется, отучится, а там в армию. Долг родине отдавать куда приятней, чем Гарику. Да и какой там перед ним долг? Не должен ему Толик.

— Ну лежи.

Гарик заглянул в сарай, сходил к машине, вернулся.

— А где водка? Наша водка?

— Сходи глянь! — едко усмехнулся Толик. — Может, осталось что?

Знает Гарик, что нет водки. Не спал он, видел, слышал, как мимо проносили ящики. И как Толика гасили, тоже видел.

— А могло и не остаться?

— Не осталось ничего! Все забрали!

Поднялся Толик с трудом, боль в животе была адской. И разогнулся он через силу.

— Кто забрал?

— Кепки! Иннокентий твой Павлович говорил… Бьют они больно. Сначала крысой меня назвали, потом отмолотили. А ты, типа, спал?

— Это, типа, предъява? — Гарик угрожающе надвинулся на Толика.

Перегаром от него несло за версту, но на ногах он держался довольно-таки уверенно, и взгляд сосредоточенный, нацеленный на удар.

— А если предъява?

— Типа, борзый?

— А терпеть хитрозадых не могу!

— Я хитрозадый?! Ну хорошо…

Гарик повернулся, будто собирался уходить. Но куда ему идти? В открытое поле? «Москвич» его в другой стороне. Толик усмехнулся, разгадав его маневр.

Так и оказалось, сжав спрятанную в теле пружину, Гарик резко повернулся к нему, выбрасывая руку, но Толик поднырнул под нее. Кулаком в печень, головой в подбородок. В уличном бою можно бить чем угодно, а подбородок противника расположен был так удобно, всего-то разогнуть ноги в коленях, да голову резко вверх.

Гарик подался назад, пытаясь удержать равновесие, но все-таки сел на задницу. А Толик уже над ним — занес кулак, в дикой ярости стиснув зубы. Еще и за волосы схватил, голову поднял, чтобы поточней в нос заехать.

— Все, все! — струхнул Гарик.

Толик презрительно усмехнулся, ничего другого от этой крысы он не ожидал.

— Не надо со мной так, понял?

Толик отпустил Гарика, разжал пальцы, уйти бы сейчас, но куда? Он понятия не имел, где находится. Поля вокруг за высокими заборами из лесополос.

— А если меня реально вырубило? Всю ночь, как проклятые… — поднимаясь, пробормотал Гарик.

— Как проклятые! Катю убили!

— Идиот! Я тебя спасал!.. Или ты думаешь, что в тюрьме сахар? Нет, братец, там полная жопа! Там только блатным хорошо! Ты блатной?

— Нет.

— И я не блатной. И Чинзано не блатной.

— А этот, Иннокентий Павлович? Со своими кепками?

— Лепень у него кликуха. Кликуха блатная, а сам он фраер. Но козырный. С Абхазом вась-вась. Абхаза знаешь?

— А почему Абхаз? — кивнув, спросил Толик.

Слышал он про Абхаза, вор в законе, все такое. Но в Старокубанске и другие воры есть. Им здесь как медом намазано. Тепло, яблоки и прочие прелести.

— Почему Абхаз?.. Много будешь знать, быстро состаришься. И умрешь.

— Лепень с Абхазом заодно? — догадался Толик.

— А если да? — Гарик пристально и хищно смотрел на него.

— Если да, значит, мафия.

— Еще какая! Там не только Абхаз!

— А кто?

— Ты и так уже много узнал… Как дальше жить собираешься, пацан? — на блатном растяге спросил Гарик.

— А если я не хочу с тобой?

— Ну тогда будь с Лепнем. Или с Абхазом. Или со мной, или с ними, других вариантов нет. Но Лепень тебя не примет, а Абхаз с тобой даже разговаривать не станет. Только я и остаюсь! Или со мной, или в землю, на удобрения.

— А Чинзано?

— Какой Чинзано? — засмеялся Гарик. — Чинзано только кулаками махать может, нажраться, на дискотеке подраться, вот и все счастье. Он уже реально спился… Чинзано все, Чинзано вчерашний день, а мы деньги делаем. Ладно, с фурами не вышло, но из схемы-то нас не выкинули.

— Из какой схемы?

— А ты со мной?

— Ну, если выбора нет.

Толик уже понял, что как та муха попал в липкую паутину, вариантов у него немного, или расслабиться и получать удовольствие, или умереть. А удовольствие он может получать от денег. Даже не нужно объяснять, что за схему предлагал ему Гарик. Продавать водку — получать товар, развозить по точкам и что-то с этого иметь. Осталось только выяснить, что это за точки.

Глава 7

Фуражка сидит ровно, погоны новенькие, звездочки на солнце блестят, рубашка наглажена, на «кривых» брюках стрелки бритвенной остроты, сапоги начищены до блеска, ни пылинки на них пока. Под рубашкой командирский ремень без портупеи, на нем кобура с пистолетом.