Искатель, 2004 №2 - Керен Певзнер

— Самим надо, — забасила та, что хотела есть и курить.

— Врешь ты, Оксанка, у тебя позавчера кончились. — Не жмись, жиды денежку дадут, ты себе еще купишь.

— Девки, куда мы попали? Паспорта отобрали, есть не дают, гонят, как скот, через границу, и это еще цветочки…

— А ты что, Галь, поверила, что в гувернантки без секса идешь? Тебе сколько лет?

— Не твое дело, — огрызнулась Галя. — У меня мама там с ума сходит. Небось, уже похоронила меня.

И она зарыдала, уткнувшись носом в рукав платья, пахнущего навозом.

Я сидела, вжавшись в угол, ни жива ни мертва, и хотела только одного: чтобы меня не заметили эти несчастные девушки, ринувшиеся в Израиль за счастливой жизнью и сладким куском.

И тут, как назло, зазвонил мой сотовый телефон. Первым моим желанием было выключить его, но я увидела на экранчике надпись «Дом» и ответила.

— Мама, ты где? Уже третий час ночи!

— Не волнуйся, я жива-здорова, — ответила я на иврите, сама не понимая, почему я это делаю. — Я скоро буду дома. Ложись спать, но дверь на защелку не закрывай. И ключ вытащи, чтобы я смогла отпереть.

— А почему ты со мной на иврите говоришь?

— Так надо. Все, бай.

Девушки притихли. Потом раздался тихий голос одной из них:

— Девчонки, к нам надсмотрщицу подселили.

— А по-русски она понимает?

— Эй ты! — окликнула меня Оксана. — Ду ю спик инглиш? Тьфу ты — ращен, я хотела сказать, рашен. Сникаешь или нет?

— У нее мобила… — протянула одна из девушек. — Маме бы позвонить…

И я решилась.

— Да, я говорю по-русски, — ответила я. — И я дам каждой из вас позвонить. По одной минуте. Будете называть номер, включая код. Понятно? А то у меня батарейка садится, надо, чтобы на всех хватило. И громко не кричите, шоферы услышат, а этого допустить нельзя.

Я ощутила себя «мамой» — надсмотрщицей-негритянкой из мюзикла «Чикаго». Та разрешала арестанткам за пятьдесят долларов сделать нужный звонок.

Обратная дорога прошла быстрее и веселее. Я набирала номер, девушки громким шепотом сообщали одно и то же, мол, мамочка, не волнуйся, со мной все в порядке, я уже в Израиле, меня везут на машине на работу. Да, я здорова, деньги вышлю, пока, целую. И телефон передавался следующей жаждущей разговора.

После того как все наговорились и я закрыла мобильник, воцарилась тишина. Девушки не знали, как ко мне относиться: то ли я надсмотрщица, то ли своя в доску. И я нарушила молчание:

— Девушки, расскажите, пожалуйста, каким образом вы тут оказались?

— А что рассказывать? — вздохнула в темноте одна из них. — У нас, в Ростове, минимальная зарплата двадцать долларов. Если бы не огороды… А у меня дочь.

— А муж? — спросила я.

— Что муж? Муж объелся груш. Пьет и лодырничает. Вот и прочитала в газете объявление, что набирают на работу за границу. Питание, полный пансион и триста долларов зарплата.

— И ты поверила?

— Конечно, хотя и понимала, что к чему. Кстати, зовут тебя как?

— Валерией.

— Так вот, Лера, знала я, что это за работа. И глаза закрытыми не держала. Проституткой так проституткой — хуже не будет. Зато денег накоплю для дочки.

— А у меня муж из Чечни инвалидом вернулся, — сказала вторая.

— А у меня мать от рака загибается…

— А я домик хочу купить, — пробасила Оксана, — под Полтавой.

— Понятно, — кивнула я в темноте. — По-другому заработать никак не получалось.

— Верно, — вразнобой подтвердили девушки.

— И как происходил набор?

— Приехали в контору, — сказала девушка с сильным украинским гэканьем. — Там какой-то коновал осмотрел зубы, усадил на гинекологическое кресло, послушал сердце и написал «годна», как в военкомате. Потом нам купили путевки в Египет, но никаких пирамид мы так и не видели, а хотелось.

Ей вторила другая:

— У нас отобрали паспорта. Посадили в автобус — жуткую развалину, — и мы тащились по жаре три дня. Еду надо было взять с собой, а воду наливали из каких-то канав — у двоих девчонок понос случился.

— А потом нас положили на какую-то телегу и забросали соломой. И так мы прошли границу. Все жутко боялись, что нас вытащат из-под соломы и отправят в египетскую тюрьму. Оттуда русские девушки выходят покалеченными и изнасилованными.

— А потом, когда мы перешли через границу, шли ночью по пустыне. А днем спали в палатке у бедуинов. И вот пришли. Что теперь будет — неизвестно.

— Не боись, подруга, — сказала бойкая Оксана, — если нам тут удалось с родными связаться, неужели какой-нибудь красавчик, которого ты обслужишь по высшему разряду, не даст тебе воспользоваться своей мобилой? Их евреи по три штуки на поясе таскают. В крайнем случае, вышлют обратно. Меня уже раз высылали. А так ничего, хозяин приличный попался, в парикмахерскую меня водил, чтобы я вид имела. Вот, по второму разу ходку делаю.

Я не видела их, но если бы здесь светила лампочка, то при ее свете мне бы было стыдно глядеть им в глаза. Мне нечего им ответить. Что сказать? Что они знали, на что идут? Ведь это враки, что девушки не соображают, чем им придется заниматься за границей. Они совершеннолетние и лишены иллюзий. Вполне вероятно, что их поймают и депортируют обратно. У меня не было ответа. И я спросила, только чтобы не молчать:

— И кто вами там занимался? Кто организовывал это бюро по переправке?

— Семен из Израиля…

— Кто?

— Так называли его сотрудники той фирмы. Нам сказали, что он обеспечивает наш переход границы.

— Кто-нибудь из вас его видел?

— Нет, просто нам говорили, что Сема за все отвечает.

Нет, таких совпадений не бывает! Сэм, которым увлеклась Ципи, будучи на раскопках, и Семен, который отсылал девушек через египетскую границу, — неужели это одно и то же лицо? Хотя имя не слишком редкое в Израиле.

Машина вновь принялась петлять, притормаживать, и я поняла, что мы въехали в город.

— Девушки, выручите меня, — я собралась с духом и решилась наконец сказать. — Дело в том, что я здесь, в этом фургоне, совершенно случайно. Так получилось, что я сюда попала, и вы не имеете к этому никакого отношения. Сейчас я выйду и пойду себе в сторону как ни в чем не бывало. Не заметят меня — прекрасно. Заметят — прошу вас сказать, что видели, как я мимо шла. Можете оказать мне такую услугу?

Девушки хоть и вразнобой, но согласились. И вовремя. Машина остановилась, послышались громкие мужские голоса, и, лязгнув, дверь фургона отворилась.

Даже рассеянный свет ночного уличного освещения