Современный российский детектив - Анна Майская

выпускать. Встанет в дверях, жену попросит позвонить в милицию – такими ему представлялись, наверное, его действия в ближайшие несколько минут. Но он не знал о моем пистолете. Я постарался восполнить пробел в его знаниях. Вытащил пистолет из кармана и поднял его на уровень ореховской груди. Пистолет был газовый, но в сумерках, которые царили в кабинете, Орехов не мог этого обнаружить.

– Сядь! – со всей возможной в этой ситуации сдержанностью произнес я. – Иначе прострелю тебе башку!

Он рухнул в кресло, как будто ноги вдруг перестали ему повиноваться.

Я выскользнул в прихожую. Телефон был здесь. Я оборвал провод и направился к выходу. На шум выглянула хозяйка.

– Всего хорошего! – буркнул я.

Пистолет я старался держать так, чтобы она его не видела. Не хотелось пугать понапрасну несчастную женщину.

Я не стал дожидаться лифта, а сбежал вниз по лестнице, перепрыгивая сразу через несколько ступеней.

Светлана ожидала меня в машине за углом дома. Я ввалился в салон и выдохнул:

– Гони!

– Получилось? – спросила Светлана.

– Сейчас посмотрим.

Мы ехали и слушали записанную на диктофон нашу с Ореховым беседу. В том месте, где послышался стук упавшего на пол диктофона, я печально вздохнул и сообщил:

– Все, больше не будет ничего интересного.

– Эта пленка не может служить доказательством, – сказала Светлана. – Орехов не сказал ничего такого, что можно было бы использовать против него.

– Я видел выражение его лица! И его взгляд!

– Но это видел только ты.

– Неважно! Теперь-то я знаю, что он действительно выполнял чью-то волю. И это знание развязывает мне руки.

– Значит, война?

– Война! – подтвердил я. – До победного конца! Либо я, либо он!

37

Прошла неделя. По доходившим до меня слухам, Орехов озлился и разыскивал меня повсюду. Но нигде не появилось моих фотографий с надписью «Разыскивается», и в прессу прокуратура не передавала никаких материалов, способных меня скомпрометировать. Мартынов считал, что это хороший признак. Орехов действовал против меня по собственной инициативе, едва ли не в одиночку, и это показывало, что серьезной поддержки в стенах самой прокуратуры у него сейчас нет.

– Все, кто хоть каким-то боком был к этому причастен, ушли в тень, – объяснял мне Мартынов. – Почувствовали, что что-то здесь не то, и отшатнулись от Орехова. Теперь выжидают – не сломает ли он себе шею. Он остался один, и для него единственное спасение – схватить тебя и скоренько завершить дело о злополучном патроне. Когда ты сядешь, он будет прощен. Если же нет – ему припомнят эту историю. Его накажут с демонстративной безжалостностью, чтобы показать, что к творимым им безобразиям не имеют никакого отношения.

Мы с Ореховым оказались в очень схожих условиях. Были зеркальным отражением друг друга. Оба хотели взять верх над противником, и для обоих это был едва ли не вопрос жизни и смерти.

Я старался проявлять максимальную осторожность и нигде не появлялся. Все, что требовалось для подготовки очередных съемок, выполняли Светлана, Илья и Дима. Но в самих съемках я принял участие. Договорились снять очередной сюжет без особой помпы, скромно, чтобы не привлекать излишнего внимания, – по городу рыскали ореховские ищейки, и Демин даже смог однажды обнаружить прицепившийся за ним «хвост».

На съемки я, естественно, поехал не со своим лицом. Из меня сделали дядьку лет сорока – с непростой судьбой и любителя выпить. Когда я взглянул на себя в зеркало, то понял, что могу служить наглядным пособием при чтении лекций об опасности нездорового образа жизни.

– Ну вы и покуражились сегодня надо мной, – попенял я нашим гримершам. – Могли бы соорудить что-нибудь поприличнее.

– Поприличнее – это когда ты совсем без грима, – льстиво ответили мне.

Пришлось смириться.

Местом съемок на этот раз выбрали телемастерскую. Дело в том, что человеку, которого мы собирались разыграть, незадолго перед тем подарили на работе телевизор, да не простой, а японский – «Панасоник». И поскольку подобное случается не каждый день и, как вы понимаете, не со всеми, наш будущий герой был не просто горд – он был счастлив. Его родные под большим секретом поведали нам о том, что Забродин – такая фамилия была у нашего героя – успел обзвонить всех своих родственников, даже иногородних, и сообщить о свалившемся на него счастье. Тем же, у кого телефонов не было, он разослал письма, в которых писал о своем житье-бытье, в дальнейшем плавно переходя на сообщение о «Панасонике» и обсуждение того, как его, Забродина, жизнь с этой самой минуты изменилась. Учитывая, что Забродин не писал родне письма как минимум последние десять лет, можно было понять, что для него этот «Панасоник» значил. Наверное, именно поэтому Демину и пришла в голову мысль использовать в нашем сюжете забродинский телевизор.

– Ударим по больному! – предложил он.

– Жестоко! – пыталась протестовать Светлана.

– Переживет! – ответил безжалостный Демин. – Пора уже и интеллигенцию прижать к ногтю! Мы все снимаем сюжеты с участием простых трудяг, людей от станка, а вшивая интеллигенция похихикивает и потирает радостно руки! Так вот пускай побывает в шкуре…

– Не юродствуй, – попросила Светлана. – Давай говорить серьезно.

– А я и говорю серьезно, – ответил Демин и засмеялся. – Честно, очень уж мне хочется за этим Забродиным понаблюдать.

– Он прав, – согласился я. – Мы ведь снимаем типажи. Всегда подбираем для съемок человека, который очень узнаваем. Он как будто живет в соседнем подъезде. И вот эта узнаваемость играет нам на руку. Так зритель быстрее схватывает нашу задумку. И этот Забродин – просто находка. Из проектного института, инженер, потомственный интеллигент. Ведь это особый сорт людей, продукт большого города. Любит комфорт и не любит конфликтных ситуаций. Если в очереди начинается крик и гвалт, он морщится, старательно демонстрирует свое неодобрение. Если где-то драка, он не бежит туда смотреть, что происходит, а стремительно ретируется. Пьяных он не любит, но заискивает перед подвыпившим соседом – чтоб не рассориться. А если уж попал в конфликтную ситуацию – как правило, теряется и поступает совсем не так, как тот же самый сосед, у которого пять классов образования.

Я обвел взглядом своих соратников.

– Ну? Видели ведь таких?

– Да мы и сами такие, – призналась Светлана.

– Вот и посмотришь на себя со стороны, – заключил я.

Забродин действительно оказался именно таким, каким я себе его представлял. Не очень-то и старый, но с сединой в волосах. Немодные очки и такой же немодный костюм серого цвета с едва заметным узором – полоской. В руке – журнал. А в глазах – потомственная интеллигентская кротость. Он вошел в мастерскую и долго