Искатель, 2003 №6 - Дмитрий Юрьевич Дубинин

В бумагах, разумеется, договора на ликвидацию физического лица я не обнаружил, но зато другие документы были в высшей степени любопытными. Боцман, вернее, руководимый ныне мною «Корвет», оказывается, получал значительные суммы от «Роскама». За какие заслуги или услуги — об этом оставалось лишь догадываться. Вообще, между «Роскамом» и «Корветом» сложились очень интересные связи. Но любопытнее всего было то, что посредниками между столичным фармацевтическим гигантом и скромной сибирской торговой фирмой выступали не только наши местные деятели, но и знаменитости, постоянно мелькавшие в передачах московских телекомпаний.

Возможно, это действительно была «бомба». Но мне пока было не вполне понятно, почему Боцман хранил эти бумаги у себя. Ясно — это хороший компромат на кого-то. И положению Рябцева не позавидуешь — держать их у себя муторно, уничтожать — опасно, публиковать — тоже не известно, чьи головы полетят первыми…

Мне надо было срочно позвонить, но свой служебный мобильник я обычно передавал в нерабочее время своему заму, холостому и, как ни странно, непьющему. Заниматься звонками, поступавшими по сотовой ночью и вечерами, мне никогда не хотелось, потому что в это время, как правило, приходила всякая ахинея. Важная информация шла из других городов, а с другими городами как раз мой зам и работал.

Так что раздумывать и прикидывать, кто виноват и что делать, уже не было ни времени, ни желания. Я сунул документы под сиденье и поехал ставить машину на платную стоянку. И, пока ехал, решил-таки, как мне поступить.

6. КАКИЕ МЫСЛИ МОГУТ ВОЗНИКНУТЬ

ПРИ ПРОСМОТРЕ ВИДЕОЗАПИСЕЙ

Я ждал, что Олег позвонит мне сразу, но он почему-то тянул до утра. В половине седьмого заверещал домашний телефон.

— Володя? Не разбудил? — послышался голос Олега. — Это по поводу машины. Похоже, ходовая часть у нее крякнула. И сцепление ведет…

— Вы номер поточнее можете набирать? Люди спят еще.

— А… Я набираю последнюю цифру «11»?

— Нет, вы неправильно набираете.

— Фу ты, ну ладно. Извиняюсь…

Итак, в одиннадцать часов Олег ждет меня на прежнем месте, где спросит, куда исчез его «медвежатник», где документы и вообще что происходит? Время у меня еще есть…

Наташа, наверное, удивилась, что я ни свет ни заря решил помчаться на работу, но вопросов по этому поводу задавать не стала. А у меня была веская причина приехать в контору раньше всех. У нас в офисе стоял отличный ксерокс, на котором я рассчитывал немного поработать. А именно — скопировать все документы, которые оказались у меня в руках. Не знаю, насколько благоразумным было это решение, но лучшего я пока не мог найти. Я очень боялся, что Олег заподозрит, что я прочел эти бумаги, и потому решил сделать и себе «охранную грамоту» — мало ли что.

— А теперь, Слава, дорогой мой, повтори, пожалуйста, что произошло после того, как ты поднялся в кабинет.

— Пожалуйста. Богданов закончил разговор и сказал нам, что его дочь попала в больницу и через полчаса он вернется. Нам было велено не отходить от сейфа и никого не подпускать к нему. Я кое-как уговорил его отпустить меня на несколько минут в сортир. И хорошо, что он в тот момент толком ничего не соображал, иначе бы сказал мне, чтобы я мочился прямо на месте…

— Это меня не интересует, — сухо произнес Олег. — Где ты увидел Штыря?

— Кого?

— Того «медвежатника»…

— Я залетел в кабинет — там было пусто — и открыл шкаф. Он был мертв.

— Как ты это определил?

— Ну, как… Глаза стеклянные, не дышит… Попытался найти пульс, но без толку. Потом я его быстро обыскал и забрал все бумаги, какие у него нашлись… Минут через двадцать приехал Богданов, белый от злости. Начали шмон. Богданов потом сказал, что у старика, скорее всего, случился обширный инфаркт…

Олег выматерился.

— Ведь говорили же олуху старому, что не в его годы девок каждую ночь вызывать… Довызывался. — Олег еще раз выругался.

Я деликатно промолчал.

— В бумагах, которые ты забрал у него, о чем говорилось? — как-то уж очень равнодушно спросил Олег.

— А я почем знаю? У меня не было времени их изучать. При себе мне их держать тоже было нельзя — боялся обыска. Кстати, на выезде меня и тачку прощупали на совесть. Да и Боцман ночью домой звонил, интересовался, застрял я по дороге или нет.

— Интересно, а как я определю теперь, то или не то ты успел перепрятать, а?

— Послушайте. Дед сейф вскрыл, это сто процентов. Значит, бумаги он взял, а те или нет — это он должен был знать куда лучше меня. Кто из ваших его инструктировал, этого я не знаю, да и знать не хочу. Я могу сказать другое. Теперь их взять будет намного легче, хоть и не сразу.

— Почему не сразу?

— Потому что придется теперь ждать момента, когда я снова сумею попасть на дачу, когда все утрясется и они перестанут обыскивать всех на выходе. Тогда я быстренько — раз — и вынимаю бумаги из вазы…

— Теперь мы можем обойтись и без тебя, — ухмыльнулся Олег.

А у меня, признаться, мороз пошел по коже. Хоть я и болван, но сумел все же сообразить, что среди боцмановской «челяди» есть кто-то, на кого Олег может рассчитывать… И если он залезет в вазу и определит, что…

— Есть опасность, — сказал я, лихорадочно пытаясь исправить свою ошибку, — что дом продолжали обыскивать и после того, как нашелся труп. — Все это было почти полной правдой. — Вполне возможно, что кто-нибудь заглянул и в вазу. Возможно, об этом сообщили лишь одному Боцману. А тот…

— Я тебя понял, — опять ухмыльнулся Олег. — Впрочем, я бы и сам до этого допер. Наживка. В общем, я тебя не спрашиваю, в какой именно вазе и в каком именно помещении ты спрятал бумаги.

— Вы что, хотите, чтобы я сам их достал? — изобразив ужас, спросил я.

— Именно, Слава. Раз дело обстоит именно таким образом, значит, нужно, чтобы ты достал их сам. И сам их нам вручил. В обмен на кассету, разумеется.

— А если я спаяюсь?

— Постарайся не спалиться. Придумай что-нибудь. Пожар, например, устрой.

— А тесть мой, думаете, дурак? Он сразу сопоставит, что как только зять приезжает к нему на дачу, так сразу же начинаются всякие беды… У него там есть подвал. Со звукоизоляцией.

— Я же говорю, это твои проблемы.

— Из-за того, что не выдержало сердце у вашего исполнителя?

— Послушай, парень. Ты опять умничаешь. Не хочешь делать