Глухое правосудие. Книга 1. Краснодар - Анна Александровна Орехова

между плохим и наихудшим, — он понизил голос. — Будь на месте Голиченко другой следователь, я бы, может, и посоветовал рискнуть, но этого блюстителя порядка мы уже дважды видели в действии. Думаешь, в третий раз он выпустит белый флаг и отойдет в сторонку? На него давят, требуют закрыть дело. Мать Подставкина дергает за ниточки, будь здоров. Ты не представляешь, что горе делает с людьми, ей уже плевать, кто виновен в смерти ее сына, она хочет кого-нибудь наказать. Хочет, чтобы все это наконец закончилось. Вы с Альбиной — отличные кандидаты в козлов отпущения.

Власенко нервно оглянулся на конвоиров.

— Вы не представляете, каково это — находиться там.

— Не представляю. Но нас лишили выбора между заключением и свободой. Ты либо проведешь несколько месяцев в СИЗО, либо загремишь в тюрьму на десятку.

— Но где гарантия, что я выйду после суда?

Дверь распахнулась. Голиченко пропустил вперед мужчину лет сорока пяти. По всей видимости, это был Шевченко — огромный, под два метра, широкоплечий, упитанный.

— Нет такой гарантии. — Семен Анатольевич не собирался никого обманывать. — Но мой опыт говорит, что от суда нам не отвертеться. Так что решай: берем пятьдесят первую или нет?

Голиченко указал на стул чуть в стороне от Власенко.

— Присаживайтесь.

Шевченко послушно сел, надевая маску. Следователь занял свое место.

Семен Анатольевич вопросительно смотрел на пациента, понимая, что тот перебирает в голове возможные варианты.

— Нет, — еле слышно проговорил Власенко. — Давайте все-таки попробуем не доводить до суда.

Слово пациента — закон, это его жизнь, значит, ему и решать.

— Хорошо, Сережа, как скажешь. — Семен Анатольевич перешел на шепот: — Помнишь, чему я учил тебя во время нашей предыдущей встречи?

Власенко кивнул — значит, сообразил, что речь о поведении во время допроса: отвечать кратко, по делу, не говорить лишнего.

Голиченко переложил стопку бумаг на край стола и окинул взглядом присутствующих.

— Начнем, пожалуй.

Семен Анатольевич открыл кейс и достал заготовленные бумаги. Голиченко пробежался по формальностям, не забыв проверить у всех документы, после чего обратился к свидетелю:

— Александр Викторович, знакомы ли вы с присутствующим здесь Сергеем Сергеевичем Власенко?

— Знаком. Мы работаем вместе.

Услышав голос Шевченко, Семен Анатольевич едва не фыркнул, хорошо хоть маска скрыла неуместную улыбку. Краем глаза он заметил, что конвоиры обменялись насмешливыми взглядами. Шевченко говорил как десятилетний пацан, голос его, похоже, не сломался в подростковом возрасте. При такой комплекции это было особенно комично.

Голиченко постучал по клавиатуре, записывая ответ.

— В каких отношениях состоите? Неприязнь между вами имеется?

— Да какая неприязнь-то? Нормально все, я ж говорю, работаем вместе: я охранником в больнице, он старшим медбратом там же, в хирургии. Выпивали пару раз, общаемся часто.

— Расскажите, пожалуйста, своими словами о событиях, произошедших третьего февраля две тысячи восемнадцатого года.

Шевченко поерзал, скрипя стулом.

— А что рассказывать-то? Мне Сашка Бобриков, сменщик мой, сообщил, что у Максима намечается свидание с Альбиной. — Он виновато глянул на Власенко. — Прости, Серег, надо было тебе раньше про их шуры-муры рассказать.

Пациент не ответил. Более того, умудрился каким-то образом сохранить невозмутимый вид. Молодец, помнил советы, которые давал Семен Анатольевич.

— Продолжайте, пожалуйста, — стуча по клавиатуре, попросил Голиченко.

— Максим-то у себя в кабинете был, а я по камерам следил, когда Альбина придет. Интересно было. А потом увидел не Альбину, а Сергея. Он в больницу зашел и сразу в хирургию свернул.

— В какое время это было? — уточнил Голиченко.

— Без десяти семь. Вечера.

— Спасибо. — Следователь посмотрел на Власенко. — Вы подтверждаете знакомство со свидетелем?

Семен Анатольевич кивнул, и Власенко ответил:

— Подтверждаю.

— Что можете сказать по существу его показаний?

— Могу сказать, что он ошибается. Тем вечером меня не было в городе. Я был у мамы в Кабардинке, она может это подтвердить.

Голиченко улыбнулся, как бы говоря: «Мама есть мама, ради сына подтвердит что угодно».

— Что-то еще хотите добавить?

Власенко открыл было рот, но Семен Анатольевич покачал головой. Не надо торопиться, очная ставка — это прекрасная возможность подобраться к материалам дела. Доказательства алиби они предъявят позже, но сейчас, пока следователь чувствует себя хозяином положения, самое время выяснить детали расследования.

— Мне больше нечего добавить, — послушно пробормотал Власенко.

Голиченко погладил подбородок, глянул на экран, покрутил колесико мышки.

— Вопросы к свидетелю у вас имеются?

— Нет.

Семен Анатольевич одобрительно кивнул, пациент в точности выполнял его наставления. Незачем ему задавать вопросы, это целиком и полностью обязанность адвоката, поэтому он вступил в разговор:

— Я бы хотел кое о чем спросить, если вы не возражаете.

Голиченко пожал плечами.

— Спрашивайте.

Было видно, что все происходящее для него не больше чем формальность. Есть свидетель, видевший подозреваемого на месте преступления. Что еще нужно?

— Александр, вы сказали, что о предполагаемом свидании убитого с женой Сергея узнали от своего сменщика?

Шевченко снова поерзал на стуле и глянул на Власенко.

— Да, от Сашки Бобрикова.

— Сменщик сообщил вам, откуда у него такие сведения?

— Так Максим ему сам и сказал. Сашка — мне, а я заинтересовался, вот и смотрел по камерам.

— Записи с камер сохранились?

— Нет. По протоколу мы их три месяца храним. Когда следователь пришел, мы уже все затерли.

Вот она, первая крупица информации — у следователя записей с камер нет, ведь убийство заподозрили только через полгода после смерти Подставкина. Значит, показания Шевченко — единственное, указывающее на то, что Власенко был тем вечером в больнице. Это, несомненно, плюс.

— Скажите, вы уверены, что описываемые вами события происходили именно третьего февраля, а не, скажем, днем раньше или позже?

Шевченко посмотрел на Власенко. Судя по растерянности на его лице, он не особо был рад свидетельствовать против приятеля.

— Уверен. Как увидел тем вечером Серегу, сразу Максиму сообщение отправил, предупредил, чтобы они там поосторожнее были. Вдруг Альбина уже пришла, а я не заметил. Я то сообщение Андрею Алексеевичу показывал, там дата стоит — третье февраля и время — без десяти семь. Прости, Серег, знаю, твоя жена, все дела, неприятно с рогами ходить. Но я лишь говорю то, что знаю.

— Да ни хрена ты не знаешь! — не выдержал Власенко. — Сидишь, врешь. Непонятно только зачем? Тебе заплатили, что ли?

Семен Анатольевич предостерегающе положил ладонь на плечо пациента.

— Ничего я не вру! Зачем мне врать-то? — Сейчас Шевченко еще больше напоминал подростка: и голосом, и репликами.

— Вот и я думаю, зачем? — не унимался Власенко.

Голиченко в беседу не вмешивался. Наблюдал за перебранкой, явно выжидая, что подозреваемый сболтнет лишнего, но Семен Анатольевич этого бы не допустил, а потому снова взял инициативу в свои руки.

— Александр, скажите, вы могли с кем-то спутать Сергея? Может, это был кто-то другой? Похожий?