Мегрэ и призрак - Жорж Сименон

— Я как-то заглянул в эту комнату…

— Давно это было?

— Несколько месяцев, я вам уже говорил… Поверьте, я сам был неприятно удивлен, увидев эти рисунки. Отлично помню, как закрыл тогда дверь и забросил ключ на шкаф…

— В присутствии жены? — усмехнулся Мегрэ.

— Этого я не помню…

— Мадам, вам было известно о рисунках на стенах?

Мирелла утвердительно кивнула.

— И какое же впечатление произвел на вас ваш портрет?

— Ну какой там портрет! Так, набросок. Для этого большого таланта не требуется…

— Не хотите, значит, говорить, кто это рисовал. Что ж, я подожду.

Воцарилось молчание. Мегрэ, не спрашивая разрешения, вытащил из кармана трубку.

— Пожалуй, все же мне лучше вызвать своего адвоката, — пробормотал голландец. — Я не силен во французских законах и не знаю, имеете ли вы право допрашивать нас подобным образом.

— Воля ваша, но учтите, если вы тут же, не сходя с места, не ответите толком на мой вопрос, то со своим адвокатом вам придется говорить уже у меня на Кэ-дез-Орфевр, ибо я буду вынужден немедленно отвезти вас туда.

— Без ордера на арест?

— Не беспокойтесь! Если потребуется, ордер будет у меня на руках через полчаса… И комиссар направился к телефону.

— Постойте!

— Кто жил в этой комнате?

— Это старая история… Может быть, мы спустимся теперь и продолжим этот разговор за бокалом вина? Я не прочь бы и закурить, но сигары остались внизу…

— Ну что ж, извольте, но при условии, что мадам Йонкер пойдет с нами…

Она первая направилась по лестнице усталой походкой приговоренной, за ней пошел Мегрэ, замыкал шествие Йонкер.

— Здесь? — спросила Мирелла, когда они вошли в салон.

— Нет, лучше в моем кабинете.

— Что будете пить, господин Мегрэ?

— Пока ничего…

Она уже заметила стаканы на письменном столе и поняла, что до этого комиссар пил вместе с ее мужем. И Мегрэ не сомневался, что его теперешний отказ она восприняла как признак нарастающей угрозы.

За окнами темнело. Голландец зажег свет, затем налил себе Кюрасао и вопросительно посмотрел на жену.

— Нет, я предпочитаю виски… Йонкер сел первый, приняв точно такую же позу, как час назад.

Жена со стаканом виски в руке осталась стоять.

— Два или три года назад… — начал любитель живописи, отрезая кончик сигары. Комиссар перебил его:

— Заметьте, вы никогда не указываете точно время действия. С тех пор как я здесь, вы еще не назвали ни одной даты, ни одного имени, кроме имен давно умерших художников… Я только и слышу от вас «рано», «поздно», «под вечер», «с неделю, с месяц назад».

— Видимо, потому, что точное время меня не волнует. Я не чиновник и не обязан в определенный час являться на работу, к тому же до сегодняшнего дня мне еще не приходилось ни перед кем отчитываться в своих действиях, ответил голландец.

Он явно пытался снова перейти в наступление, но его барское высокомерие казалось теперь напускным. И Мегрэ уловил неодобрительный и тревожный взгляд, брошенный Миреллой на мужа.

«Видно, детка, ты по опыту знаешь, что с полицией шутки плохи, — подумал комиссар. — Любопытно, где и когда тебе довелось впервые иметь с нами дело?

В Ницце, во времена твоей молодости? Или в Лондоне?»

— Хотите — верьте, хотите — нет, господин Мегрэ: два или три года назад меня познакомили с одним молодым художником. Человек большого таланта — он жил в потрясающей нищете; ему случалось ночевать под мостом и питаться объедками…

— «Познакомили», говорите вы? Кто же именно вас познакомил с этим молодым человеком: кто-либо из друзей или какой-нибудь торговец картинами?

Йонкер отмахнулся, словно отгоняя назойливую муху.

— Какое это имеет значение! Сейчас я уже не помню кто. Я тогда подумал, что ателье в доме пустует, и, признаюсь, мне стало совестно.

— Ваша жена тогда не увлекалась живописью?

— Нет. Ее тогда еще здесь и не было.

— Д как фамилия этого любителя рисовать на стенах?

— Я знал его только по имени.

— Так как же его звали?

— Педро, — помолчав, ответил голландец. Он явно лгал.

— Испанец или итальянец?

— Представьте, меня это никогда не интересовало! Я предоставил в его распоряжение ателье и комнату, дал ему денег на краски и холсты.

— А вечерами вы запирали его на ключ, чтобы он не шатался по кабакам?

— Ничего подобного!

— Зачем же эти наружные замки?

— Я велел поставить их еще во время строительства дома.

— Для чего?

— О боже мой, это же ясно! Впрочем, вам, конечно, невдомек — вы не коллекционер! Я долго хранил здесь часть своих картин — те, которым не хватило места на стенах. Естественно, я запирал двери, или, по-вашему, надо было оставлять кого-то в этом помещении?

— Но ведь ателье было оборудовано для вашей тогдашней подруги-художницы.

— Замок поставили уже после ее отъезда. Это вас устраивает?

— И на двери задней комнаты тогда же?

— Кажется, я просил слесаря поставить замок и там.

— Ну хорошо, вернемся к вашему Педро.

— Он прожил в доме всего несколько месяцев.

— Несколько, — подчеркнул Мегрэ. Мирелла не смогла сдержать улыбку.

Голландец явно нервничал, но, обладая, по-видимому, редкой выдержкой, все еще держал себя в руках.

— Так вы говорите, что это был большой талант?

— Ода!

— И теперь он сделал карьеру, стал известным художником?

— Не знаю». я потерял его из виду. В то время я не раз поднимался к нему в ателье и восхищался его работой…

— Вы покупали его картины?

— Посудите сами, можно ли покупать картины у человека, которого полностью содержишь?

— Значит, у вас не сохранилось ни одной его картины? И ему не пришло в голову подарить вам хоть одну из них перед своим отъездом?..

— В этом доме нет ни одного полотна, написанного позднее чем тридцать лет назад. Настоящий любитель живописи почти всегда коллекционер… Любая коллекция, как известно, ограничена определенными временными рамками… Моя коллекция начинается с Ван-Гога и заканчивается Модильяни…

— Педро питался наверху?

— А вы как думаете?

— Его Карл обслуживал?

— Это вопрос уже по женской части.

— Да, Карл, — неуверенно подтвердила Мирелла.