Время старого бога - Себастьян Барри

ада, отведенный для сыщиков? И там их заставляют бежать наперегонки, словно лошадей? Всех следователей — по тяжким преступлениям, изнасилованиям, убийствам, мошенничествам, ограблениям, — страшно представить весь этот ливень, поток, море людских беззаконий, что так занимали их всех при жизни. Он льется, бурлит, низвергается с шумом, словно водопад Пауэрскорт[17]. И эти люди всех наций, всех рас и званий всю жизнь стремятся разобраться, вникнуть, сделать выводы, докопаться до истины, попытать счастья, раскрыть дело всеми правдами и неправдами. Чего они стоят, что значат они в мире? И что здесь главное? Что лежит в основе его жизни, его крохотной жизни? Туман над морем рассеялся, словно раздвинулся занавес, и воссияло спасительное солнце, и ему открылась истина, истина, в его-то годы, на пороге дряхлости — что в основе его жизни, в самой сердцевине, всегда была Джун. Винни, Джозеф и Джун. Но прежде всех Джун.

Глава 6

И он съездил бы к Флемингу, съездил бы непременно, в тот же день или на следующий, но с утра, без предупреждения — по праву ребенка — его навестила Винни. А утро было дивное. Когда он вышел открыть дверь — надо подтянуть скрипучую петлю, стыд, да и только, — весеннее солнышко уже вовсю разгулялось в палисаднике. Цветки рододендрона чуть побурели по краям, но по-прежнему сверкали пурпуром. Все кругом полнилось гуденьем, и ему почудилось на миг, что к цветам слетелись пчелы — но нет, это просто шум в голове. И на пороге стояла Винни, в дымчатых леггинсах — отличный выбор, ноги у нее стройные, как у Джун, — в темно-сером шерстяном платье и в чудесном пальто горчичного цвета, Том смеялся, когда в первый раз увидел: на спине дизайнер нарисовал красками портрет Мэрилин Монро. Сейчас Мэрилин не было видно, только милое, родное лицо дочери. Эх, жаль, не успел он с утра сделать уборку, Винни же будет проводить «инспекцию».

— Ах, Винни, Винни! — воскликнул Том. — Как же я рад тебя видеть!

— Привет, папа.

И Том впустил ее в дом, суетясь вокруг нее, как вокруг важной персоны, забрал у нее красные перчатки, пальто — бегло взглянул на спину, потом на Винни и одобрительно рассмеялся: «Мэрилин!» — и усадил Винни в плетеное кресло. Дальняя часть замка еще оставалась в тени, но тень была бархатная, зовущая, лучистая, с неизъяснимым обещанием солнечного дня. В Ирландии два ясных дня подряд — слыханное ли дело? Чудо! В Малайе ему приходилось терпеть такой зной, что и представить невозможно — жаришься заживо в форме и жалеешь, что родился на свет. А в Ирландии весенние деньки славные, мягкие, благодатные. Если в Ирландии погода хорошая, то такая, что лучше и не пожелаешь.

Но если на то пошло, Винни и сама по себе солнце — озарила собой всю гостиную. Красные перчатки лежали поверх горчичного пальто, Винни вытянула ноги. Как на картине — прекрасный бы вышел портрет. Какая же восхитительная у него дочь! Том жестами предложил ей чаю, а Винни тем же манером ответила. Отец и дочь, слова им не нужны. То, что она его навещает с веселым лицом, после всей жизненной грязи, через которую им пришлось пройти — уже само по себе награда и благословение. Он никогда не усомнится, ведь так? Вот она, осязаемая, настоящая — руки, ноги, голова, тело. Ее он создал вместе с Джун. Если не в тот счастливый день, в ложбинке на лугу возле пляжа Сипойнт — сосчитав месяцы до свадьбы, он понял, что ошибся, — значит, потом, позже, с той же страстью и вдохновением. Сотворить девочку — это ли не чудо? Да еще какую девочку!

— А квартира у тебя… славное местечко, — заметила Винни. — Какой же ты молодец, папа, что ее нашел!

— Но я для этого палец о палец не ударил, — возразил Том. — Ты заглянула в вечернюю газету — и вот, пожалуйста.

— Заглянула в вечернюю газету — и вот, пожалуйста. Как же, как же.

И вот он в узенькой кухне, ждет, когда закипит чайник, упрямый, как все чайники. Тому купила его Винни в магазине электроники на Парнелл-стрит, в подарок на новоселье, давным-давно, девять месяцев назад. «Котел для Кеттла», — разумеется, сказала она. Чистая правда.

— «Айриш пресс, Вестник, Айриш пресс, Вестник!» — пропела она тихонько — так кричали газетчики на О’Коннелл-стрит, когда ее еще и на свете не было.

Лохматые загорелые мальчишки с кипами газет, перекинутыми через руку; спешит мимо прохожий — и газета, сложенная пополам, уже у него в руке, а деньги в руке у газетчика — одно изящное движение, словно в балете, как Том не раз ей рассказывал. До того как стать следователем, он патрулировал северную часть Дублина, от реки Лиффи до площади Маунтджой. Тому нравились его обязанности — защищать, вразумлять, но порой и наказывать, а то и арестовывать своих соседей-дублинцев. Дублинцы… кроткие старушки с ходунками, уличные скрипачи и флейтисты, их бродяжьи песни. Усталый офисный люд, что вечерами наводняет улицы, течет мелкой рекой к автобусным остановкам, к стоянкам такси, направляясь в десятки, в сотни мест. Лоточники, карманники, забулдыги, принаряженные красотки, парни в модных туфлях, священники, монахини в причудливых головных уборах, состоятельные дамы с покупками из «Арноттса», женщины попроще, что ходили в «Клериз», стайки хорошеньких продавщиц, словно плывущих по воздуху в своей торжественной красоте; грубоватые приезжие из деревень — постояльцы гостиницы «Уинн», и местные парни со всех окрестных улочек за богатыми домами — охотники за удачей. «Чего уставился?» — выкрикивали они грозно, стоило взглянуть на них хоть краем глаза. Неотесанные Кухулины[18]. Мальчишки в форме престижных школ — Католической университетской, Бельведер-колледжа, — идущие в «Карлтон» или «Савой» в надежде прорваться на взрослый сеанс «Да здравствует Лас-Вегас!» с Элвисом Пресли, и чумазые сопливые малыши в замызганных свитерах, в грязных прогулочных колясках. Земляки. И Винни любила его рассказы про город, про те времена, когда он был юнцом, молодым полицейским, моложе, чем она сейчас. Возможно, она и в этот раз была бы не прочь послушать, но уже знала все наизусть, слово в слово — зачем ей слушать, если она сама себе расскажет, когда захочет?

И пока Винни нежилась — ей тоже пришлось по вкусу плетеное кресло, — Том принес ей чай с двумя кусочками сахара и «с капелькой молока, всего с капелькой, папа», а сам позвонил на Харкорт-стрит. Он не обещал приехать, но все равно счел правильным позвонить и сказать, что не приедет сегодня — даст Бог, завтра. Сотрудница с приятным голосом сразу его узнала, к его радости — «Да, мистер Кеттл — значит,