Грязный город - Хэйли Скривенор

– Шел, продолжай, пожалуйста.

Та не добавила в свой чай молока. Сидела, обхватив ладонями горячую чашку.

– В общем, я была счастлива, потому что думала об этом. Может, потому и пила так много. Я предвкушала встречу с Питером, и мне казалось, все видели, что я счастлива, и потому крутились возле меня. Мы засиделись допоздна. Было уже часа четыре утра. Помнится, я сказала: «Ладно, ребята, маленькой леди пора домой». И рассмеялась собственной шутке, ведь я была выше многих парней. А потом я попыталась встать и упала. Мы расхохотались. Мальчишки помогли мне встать, и мы пошли, сели в чей-то ют. У всех парней были юты. Я пыталась… пыталась вспомнить, чья это машина. Мальчишки залезли на платформу. Не знаю, сколько их было. Я заснула в кабине, а когда проснулась, решила, что мы остановились, потому что подъехали к моему дому. Дверца открылась, и я вывалилась. Мы были у ручья. Я учуяла запах воды. Я лежала ничком на холодной земле.

Констанция остро сознавала, какое у нее выражение лица, как лежат на столе ее руки.

– Кто-то тронул меня за ногу. Они задрали на мне юбку, стащили с меня трусы. Я стала вырываться. Вся была в грязи. Чувствовала на лице чужие руки, зажимавшие мне рот, потому что я кричала, громко кричала. – Шел на мгновение умолкла. – Я была девственницей. Боль была жуткая. Пронзительная. Все четверо причиняли боль. Может, их было всего двое, но каждый сделал свое дело по два раза. Не могу сказать.

Констанции хотелось подняться из-за стола, включить чайник. Словно мозг пытался отвлечь ее, предлагал подумать о другом, не о том, что она услышала. Но Шел продолжала свой рассказ:

– Потом они погрузили меня в ют, бросили ничком на платформу. Когда машина остановилась в конце моей улицы, я кое-как слезла. Уже было, наверно, часов пять утра. Я была вся в грязи – лицо, руки, весь перед. Никто из них не вышел со мной, но я помню: когда они уезжали, Стив смотрел на меня из окна со стороны пассажирского кресла. Он был одним из них. Ему тогда было всего пятнадцать, но он насиловал меня вместе с остальными.

Из-за этой последней фразы, подозревала Констанция, и был затеян весь разговор. Грудь сдавило, будто из нее вышибли дух.

– Что Стивен тебе сказал сегодня утром? – спросила она.

– Чтобы я держалась от тебя подальше, – ответила Шел безжизненным голосом. Казалось, рассказ выхолостил ее. К чаю она так и не притронулась. Сидела, сгорбившись над чашкой. – Я скрыла это от родителей. В дом зашла с заднего двора. Приняла душ. Одежду, что была на мне, выбросила. Не хотела, чтобы кто-то знал. Я даже толком не помню, кто еще там был, кроме Стивена.

Прямо за спиной у Шел на стене висел семейный фотопортрет, который Стив подарил жене на День матери. Все трое в белых рубашках и джинсах, Констанция, Стивен и Эстер, позировали на фоне декорации в фотоателье.

– И что ты предлагаешь мне с этим делать? – Констанция задыхалась, будто только что бегом поднялась по длинной лестнице.

Шел содрогнулась, съежилась, как слизень, когда ткнешь его палкой. Палку уже убрали, а он еще несколько секунд извивается, пытаясь защититься.

Констанция встала. Ощущение было такое, будто она залпом выпила полный стакан содовой. В горле шипел и пенился гнев.

– Что, по-твоему, я должна делать с этой информацией?

– Я подумала, что ты должна знать. – Лицо Шел было непроницаемо.

– Знать? Или поверить? Ты хочешь, чтобы я в это поверила?

Шел тоже поднялась из-за стола. Ее плотно сжатые губы вытянулись в тонкую линию, концы которой терялись в щеках. Она стояла, перенеся тяжесть тела на одну ногу, словно готовая сорваться с места и уйти, чем напомнила Констанции ее мать, хотя была на целый фут выше матери. Констанцию почему-то это взбесило.

– Убирайся из нашего дома. – Как будто Стив стоял у нее за спиной, сложив руки на груди. Сейчас Констанция как никогда была уверена в том, что их с мужем связывает большая любовь. Все плохое, что было между ними, мгновенно забылось, и в голове у нее свербела только одна мысль: «Я его люблю».

Шел попятилась, отступила на несколько шагов, не выпуская Констанцию из поля зрения, словно перед ней была сумасшедшая.

Констанция нагнала Шел, когда та уже вышла за порог. Она со всей силы захлопнула дверь. Щелкнул замок. Констанция задыхалась, будто ей не хватало кислорода. С улицы донесся рокот отъезжающей машины Шел.

Ей вспомнилось, какая чувствительная у него кожа на ребрах, как она щекотала его во время их шутливых драк в первые месяцы супружества. Стив тогда был такой милый, такой веселый. Не зная, что делать, Констанция взяла с кухонного рабочего стола свою чашку. Потом с чашкой в руке прошла в спальню, постояла там, глядя, как свет струится в окно. Погруженная в свои мысли, она не заметила, как выронила чашку. Та, отскочив от ноги, упала на тонкий серый ковер, расстеленный прямо на бетонном полу, и разбилась на три части. Черепки напоминали счищенную кожуру апельсина. Казалось, если их сложить вместе, они снова примут прежнюю форму. Горячая жидкость растекалась между пальцами, словно вода во время пролива. Обожженная стопа горела. Ей хотелось наступить на осколки, раздавить их голыми ногами. Лишь огромным усилием воли сумела она обуздать свой порыв.

Обойдя черепки, Констанция заковыляла по коридору в ванную. Дверь закрыть не удосужилась. Шелли Томпсон не вернется. Констанция спустила трусики. В флуоресцентном освещении маленького помещения обвисшая ткань была похожа на сброшенную кожу. Она вытерлась, слила воду в унитазе, затем умылась и промокнула лицо. Вернувшись в спальню, она отчистила от чая ковер, собрала и бросила черепки в мусорное ведро. «Если не потороплюсь, – подумала Констанция, – опоздаю на работу».

* * *

До полудня Констанция двигалась как в тумане. Допускала глупые ошибки. Во время перерыва на обед, когда не было ни пациентов, ни документов, которые отвлекли бы ее от тяжелых дум, она решила, что должна поговорить с Шелли. Убедить ее никому не повторять обвинения в адрес Стива. Ей было жаль Шелли, но перед глазами постоянно вставал образ пятнадцатилетнего Стива. Шелли была пьяна. Она сама сказала, что точно не знает, сколько парней там было. Констанция не обязана ей верить. А потом, в половине третьего, доктор Сполдинг сказал, что она может пораньше уйти с работы. Эстер дома не оказалось, хотя