Ласточкин крик - Ахмет Умит

– Конечно, приду, глубокоуважаемая королева мейхане Евгения-ханым. Если вы зовете, то как же мы можем позволить себе не прийти! У нас тут небольшое совещание, как только закончится, я сразу буду в вашем распоряжении.

– Спасибо, Невзат. Я буду ждать.

Что же могло ее так встревожить?

– Эй, Али! – вернул меня в реальность голос Зейнеп. – Вот уж ты себя распустил!

Парень тут же подобрался и застегнул две пуговицы рубашки.

– Чего уж сразу распустил? Это все из-за солнца. К тому же с кучей людей пришлось сегодня переговорить, устал я. – Он почесал потный затылок и повернулся ко мне. – Как мы и предполагали, господин комиссар, никто из них ничего не знает об убийце. Даже не подозревают никого. После обеда я посетил четверых родственников убитых в двенадцатом году. Никому из них не понравилось, что пришлось вспоминать те события. Отцы троих выразились примерно одинаково: «Мы уже позабыли о том, что случилось, препоручили заботы о них Всевышнему». Вот как можно так безразлично относиться к убийству собственных сыновей, пусть они и педофилы? Немного иначе отреагировала Сеннур-ханым, мать Илькера Бахтчи, убитого второго июня. Она с надеждой спросила у меня: «Вы же найдете убийцу моего сына? Пожалуйста, найдите его. Моего сына оговорили, память Илькера запятнали. Найдите мерзавца, который его убил, пусть все узнают правду!» Короче, только она захотела мне как-то помочь, но, к сожалению, никакой полезной информации у этой женщины не было.

Я сделал глоток чая:

– Все жертвы были педофилами, как же у них не может быть врагов? А как же родители детей, к которым они приставали?

Мой подчиненный грустно вздохнул:

– Я тоже не могу этого понять, господин комиссар, хотя внимательно изучил все дела. Родители пострадавших детей никогда этим мерзавцам не угрожали… Были инциденты в тюрьмах, где они отбывали свой срок. Двоих сокамерники избили до полусмерти, одного даже пырнули ножом, но на этом все.

– Да, – подтвердила Зейнеп, – если не считать нападений в тюрьмах, то никто из них, включая Акифа Сойкырана, даже угроз не получал. Я тоже внимательно изучила дела и ничего такого не увидела.

Мне пришлось повысить голос, чтобы перебить шум машин, стоявших в пробке:

– А откуда у педофилов смелость, чтобы жаловаться на угрозы в полицию? Подумайте сами, они же как прокаженные. Все смотрят на них с отвращением. То же касается и их семей. Наличие родственника-педофила пятнает репутацию. Сложно быть матерью, отцом, братом или сестрой педофила. Али же сказал, что им совершенно не хочется смахивать пыль с этой истории. Повторно испытать жгучий стыд – это большой стресс. Они хотят всё забыть, потому и уклоняются от разговоров. Да и что они могут сказать? Вполне возможно, кто-то думает: «Вот и хорошо, что умерли. И так нас опозорили».

Зейнеп кивнула и потянулась к запотевшей бутылке с водой.

– Скорее всего, все именно так, господин комиссар, – сказала она, наливая воду в стакан. – И нам, вероятно, не стоит больше тратить время на опрос родственников. Одна надежда – прижать Зекаи и от него узнать что-то интересное.

Я допил чай и посмотрел на Зейнеп.

– Хорошо, я еще раз поговорю с Зекаи. Но нам нужно набрать еще какой-то информации. Нельзя идти к нему с пустыми руками. Тебе надо хорошенько покопаться в двенадцатом году. Да, ты уже нашла немало, но нужно знать абсолютно все. В том числе, что писала выходившая в дни убийств пресса, кто и что говорил на эту тему, какие реакции были. Попробуй вытащить то, что раньше не казалось важным, что было пропущено, самые мельчайшие зацепки… Иначе мы не сможем полностью понять стиль Слепого Кота.

Али, видимо, все еще не давал покоя вопрос, как я могу пить чай в такую жару. Он покосился на мой стакан и произнес:

– Но мы уже и так знаем его стиль, господин комиссар.

– Нет, Али, не знаем, – отрезал я. – Все, что мы знаем, так это что он завязывает жертвам глаза, убивает выстрелом в затылок, оставляет труп в местах скопления детей, а рядом кладет игрушку… Нужно сконцентрироваться на датах преступления. Что говорят нам эти числа? Мы должны понять смысл. Слепой Кот убил двенадцать человек в двенадцатом году. Что это значит? Нужно нащупать связи между датами убийств и местами, где были оставлены трупы. Есть ли что-то, что связывало жертв друг с другом? Какой-то третий персонаж или, может быть, некая организация? Все это нам необходимо узнать.

Я на секунду замолчал и продолжил:

– Когда мы это исследуем, мы можем и не обнаружить ничего, что приблизит нас к разгадке личности убийцы. Но попробовать – обязаны. Мы столкнулись с очень запутанным делом, поэтому прошу вас быть в два раза более внимательными и в два раза более чуткими, чем обычно.

Зейнеп вскинулась в приливе азарта:

– Так точно, господин комиссар, не волнуйтесь, в самый короткий срок я найду всю информацию, которая вам нужна.

Я окинул взглядом обоих:

– Мне нужна не только информация, мне нужны еще и ваши комментарии. Нам надо составить психологический портрет Слепого Кота. Каким бы он ни был ловким, все убийцы допускают ошибки. Вероятно, и Слепой Кот допускал, просто мы не заметили.

А если даже он ошибок пока не делал, то рано или поздно все равно сделает. Чего мы только не видели, с чем только не сталкивались в нашей профессии. Есть убийства, которые не привиделись бы и дьяволу в самых страшных снах. Преступники выстраивали многоуровневые комбинации, чтобы запутать полицию, а потом прокалывались по-глупому на мелочах. Давайте не забывать, ребята, жизнь всегда работает против убийц. Убийцы всегда допускают ошибки и оставляют зацепки, и нам же нужно просто найти их.

12

Фаххар, наш Фаххар пропал. Вышел утром из дома и не вернулся

Стоило мне приоткрыть дверь мейхане в Татавле, как с кухни донесся запах еды, возбуждавший аппетит. Мюзейен Сенар [23]пела: «Есть еще одна возможность, хочешь – назови ее смертью…» Меня снова перекрутило чувством безграничного счастья, хотя оно и смешалось с легким смущением. Да, смущением, причину которого я не мог понять. Возможно, мне просто было сложно полностью отдаться ощущению счастья, когда весь мир до краев полон боли и несправедливости. Но должен признаться, приходя в мейхане Евгении, я будто оказывался в другой стране, и каждый из проведенных здесь часов был часом, проведенным в счастливом путешествии. В этом оазисе не было