Темная сторона луны - Джон Диксон Карр

– Упомянул ли я словечко «большой»? – потребовал мистер Крэндалл. – Это все, что мы сегодня слышим. Большие синдикаты! Большое правительство! Большие налоги! Большой брат! – Он взвизгнул: – С этим чертовым правительством и его чертовым индустриальным курсом человек…

– Вы имеете в виду «чертов человек», не так ли? – нежно осведомилась Камилла.

– Что-то подсказывает мне, – сбавил звук мистер Крэндалл, – что у нас тут присутствует сладенькая болтушка со страстью к ехидным шуточкам. Хорошо. Скажем «чертов человек», он будет достоин этого прилагательного, когда наши левые покончат с ним. Раньше или позже ему потребуется разрешение от какого-нибудь бюрократа, чтобы сменить работу или спать с собственной женой.

– Вы женаты, мистер Крэндалл?

– Нет, слава богу. Я говорил…

– Мы знаем, что вы говорили, – заверила его Камилла. – И конечно, Алан согласен с вами. Он тоже хотел бы вернуться в восемнадцатый век. Когда Алан оказывается в ситуации, которая ему не нравится, он никогда не пытается рассуждать разумно или хотя бы разобраться в ней. Он просто теряет терпение и начинает чертыхаться.

Алан был в неподходящем настроении.

– В таком случае – как я должен отнестись к ситуации, Камилла? Тебе больше понравилось бы, если бы я разрешил ее математически?

– Не смей говорить ни слова против математики! – выдохнула она. – В высшей математике, для тех, кто способен понять, есть самые романтические и полные воображения понятия, о которых можно только мечтать! Математика дала нам век космоса…

– Ура!

– …и другие вещи, над которыми реакционеры язвят, поскольку ненавидят прогресс! В высшей математике… не то чтобы я сама продвинулась настолько далеко…

– Ну, я никогда к ней и не приближался даже на расстояние крика. Для меня математика означает деятельность этих вредных лунатиков А, В и С. В мое время они всегда отправляли поезда на высокой скорости из удаленных друг от друга точек, чтобы посмотреть, не столкнутся ли они где-нибудь посредине. Что, как сказал один человек, чертовски неудачный способ пользоваться железными дорогами.

– Разве там так говорится? – вспыхнула Камилла.

– Что говорится?

– Разве в задачках говорится, что два поезда находятся на одних и тех же рельсах? Нет, не говорится: ты знаешь это, но ты даже подумать не хочешь! Все, что требуется учебнику, – узнать, где поезда проедут мимо друг друга!

– А зачем это требуется чертову учебнику? Чтобы один инженер мог помахать ручкой другому или угостить его ягодой малиной, когда он будет проезжать мимо? Зачем?

– «Зачем, зачем, зачем?» Ты как маленький ребенок в детском саду! Все, что ты можешь, – задавать вопрос «почему»!

– Ну кто-то же должен спросить! Знаешь, Камилла, это напоминает юридическое решение, принятое однажды в Арканзасе по поводу спорного права дороги. «Когда два поезда приближаются к этому перекрестку, оба должны остановиться, и ни один не может продолжать следование, пока не проедет другой».

Это почти так же разумно, как большинство решений, которые издаются сейчас Верховным судом Соединенных Штатов. Но мы не закончили с твоими неутомимыми друзьями А В и С. Если эти придурки не устраивают крушения поездов и не вычисляют возраст своих детей, как будто не зная при этом, сколько лет соплякам, они занимаются другим. У двоих из них есть страсть выкачивать воду из цистерны, тогда как третий бедный тупица наливает в нее воду. Камилла, как много дней ты проводишь за этими занятиями?

Камилла вскочила на ноги:

– Я не желаю больше этого слушать! Меня т-тошнит от твоих проклятых поездов и цистерн с водой! Я готова убить тебя, Алан Грэнтам! И я бы это сделала, если бы не…

– Что «если бы не»? Не смотрела на меня сверху вниз с презрением со своих олимпийских высот?

– Об этом ты догадываешься, не так ли?

– Хорошо! – неожиданно воскликнула Мэдж, вставая с софы. – Если ты в самом деле так чувствуешь, Камилла, презирай его сколько твоей душе угодно. Но может быть, мы поговорим о чем-нибудь менее спорном?

– Внутренний голос, – объявил Боб Крэндалл тоном оракула, – внутренний голос говорит мне, что почти любая тема для этой парочки, скорее всего, окажется весьма спорной. Давайте вы выберете предмет.

Мэдж заколебалась. Она всегда казалась чуть отстраненной, затерянной в каком-то собственном мире. Ее бело-золотистая кожа ярко выступала на фоне серых стен и монументальных книжных полок с проволочными дверцами.

Камин находился на задней стене библиотеки, на западной стороне. Справа от него большая дверь вела в комнату, которую, должно быть, и описывала Камилла как оружейную. Хотя дверь была открыта, Алану мало что было видно через порог, шторы там были опущены.

Мэдж сделала жест в направлении оружейной, перед тем как отвернуться.

– Алан, что говорил доктор Фелл?

– Пока что очень немного. Он убеждал твоего отца кое-что ему рассказать. Между прочим, забегал доктор Шелдон…

– Да, мы видели его!

– …и попросил меня передать его извинения. Он что-то хотел сказать твоему старику, но потом передумал!

– Я знаю, что он хотел! – сказала Мэдж. – Бедный Марк! Он так старается все делать правильно! Не обращайте внимания на Марка. – Она сделала еще один жест в направлении оружейной. Потом ее карие глаза пробежали вокруг по всей группы, прежде чем остановились на Бобе Крэндалле. – Помните ту ужасную суматоху в прошлую пятницу ночью?

– Нам вряд ли удастся это забыть, юная леди.

– Они ведь не только забрали мое прелестное пугало, которое я называла мистером Кристофером. Но там – за французским окном, во всяком случае, Камилла сказала, она там видела кого-то в половине четвертого утра. Камилла, дорогая, мне ужасно жаль! Я не поверила тебе тогда, я тоже думала, что тебе это приснилось; с моей стороны это было не очень мило.

– Ты не поверила ей тогда. Но ты веришь ей сейчас – ты это хочешь сказать? Почему же ты сейчас ей веришь?

– Ну, потому, – ответила Мэдж, – потому что прошлой ночью я тоже кое-что видела.